— Чего вы крутитесь? — бесцеремонно встряхнула его напарница и недовольно наморщила узкий лобик.
Имре оторвал ее от пола и приподнял над танцующими:
— А так лучше?
— О! Опустите меня скорее! Какой вы сильный!..
Она как бы случайно на мгновенье оперлась грудью ему на лицо. Сквозь материю он ощутил возбужденно торчащий сосок. И мгновенно отреагировал его член. «Только этого недоставало!..» Хорошо, что оркестр замолчал. Сказав «спасибо», Имре поспешил скрыться в уставшей и довольной толпе.
Шебутное настроение на него нашло. Мельком увидел он счастливые глаза Габора и не менее счастливые — Ильдико. Даже подходить к ним не стал, чтобы не помешать. Им и вдвоем хорошо. Правду говорят: «Милые бранятся — только тешатся». Таким образом, сам собой образовался свободный отрезок времени: что хочешь, то и делай.
«Мне надо эту смешную девчонку найти, поболтаем от нечего делать». Но и она как в воду канула. Одну со спины за нее принял, тронул за локоток — не та оказалась, пришлось извиняться. Тут танцы закончились, концерт объявили. Имре слушал, слушал; сумасшедшая мысль пришла в голову, пошел за кулисы.
— Кто ведущий концерта?
Смугленькая девушка подошла, сделала внимательное личико.
— Слушаю вас. Что вы хотите, молодой человек?
— Могу выступить со стихами Йожефа Аттилы на вашем празднике. Отлично получится.
— А вы кто?
— Вы меня не знаете? — притворно возмутился Имре, ввергая девушку в краску. — Ладно, на первых порах прощаю. Я мастер художественного слова… Себя афишировать не стану. Все сделаю сам. Вы только объявите: «Мой подарок», Йожеф Аттила. Идет?
А куда ей было деваться, если в концерте только песенки да хореография. Художественное чтение оказалось в самую точку.
— «Мой подарок» — это про любовь?
— Разумеется! — Имре добродушно развел руками. Он хорошо знал наизусть из Йожефа Аттилы одно это стихотворение. Выучить другие просто не приходило в голову. А это когда-то поразило его своей оригинальностью. Да нет, никакой не оригинальностью, а отчаяньем покинутого человека. Вот чем.
Сотни глаз устремились на него, когда он вышел на середину сцены. Верхний свет приглушили, поэтому виделись только первые ряды. Честно говоря, Имре вызвался читать стихи, чтобы обратить на себя внимание этой чернявенькой. Хотел высмотреть ее со сцены, а тут, оказывается, полутемный зал. Ну и ладно.
— Принес я сердце. Делай с ним, что хочешь, — прочитал он первую строчку.
Зал насторожился заинтересованно. И чтец незнакомый, и стихи не всем известные. Пухленькая, конечно, рисковала здорово. Но, видно, Имре чем-то сумел подкупить ее, взять за душу. И она не ошиблась. Уже вторая строчка заинтриговала зал:
— Ведь ты не дорожишь им — знаю сам.
Имре сделал паузу, обвел темноту взглядом:
— Ему не больно. Больно лишь рукам,
Уставшим ждать и звать тебя средь ночи.
Мысленно он произносил это чернявенькой. «Она слушает сейчас меня и видит меня, но где именно она в этом цветнике?»
— Возьми его, — прочитал он с досадой и, спохватившись, приглушил голос. — Заставь забавой стать.
Последние строчки он прочитал так, будто адресовал их всем женщинам мира, всем любимым, которые отвергли до смерти влюбленных в них мужчин.
Мгновенье тишины. Первое осмысление и — шквал аплодисментов.
Имре поскорее убрался со сцены, поняв, что не добился поставленной цели. Теперь еще сложнее будет найти ее, неловко рыскать по залу. После концерта уже начнут расходиться, и девчонка утечет с толпой. Авантюра не прошла.
Но у выхода она сама искала его глазами. Увидела, обрадованно кинулась, схватила за руку:
— Отпад!.. Это ты мне посвятил?
— Как ты догадалась?
— А мне подружка сказала: «Смотри, он на тебя смотрит».
— Ох, и внимательная у тебя подружка! — восхитился Имре, поразившись лукавству темноглазой. — Тебя звать-то как?
Так он познакомился с Мартой. Так и продолжали разговаривать друг с другом бесцеремонно, словно тысячу лет знали друг друга.