– Моя национальность не имеет значения, – продолжал Арни по-датски. – Могу сказать только, что речь идет о национальной безопасности, и будет лучше всего, если вы проведете меня к человеку, отвечающему за нее.
Полицейский задумался. В сухих фразах этого невысокого человека было что-то такое, что заставляло поверить ему.
– Пройдемте, – сказал он и молча пошел по узкому балкону высоко над главным залом аэропорта, настороженно следя за незнакомцем, чтобы тот не вздумал улизнуть и скрыться во мраке ночи.
– Садитесь, пожалуйста, – произнес офицер службы безопасности, выслушав доклад полицейского. Все это время он сидел за письменным столом, пристально рассматривая Арни немигающими глазами сквозь круглые очки в стальной оправе, словно стараясь запомнить его внешность.
– Лейтенант Йоргенсен, – представился он, когда они остались одни.
– Арни Клейн.
– Mе jed Deres pas.[2]
Арни протянул паспорт, и Йоргенсен не скрыл удивления, увидев, что он не датский.
– Значит, вы гражданин Израиля? По вашей речи мне показалось…
Так и не дождавшись ответа, лейтенант перелистнул страницы паспорта и положил его на стол.
– Все в порядке, профессор. Чем могу служить?
– Я хочу получить разрешение на въезд. Сейчас же.
– Это невозможно. Вы находитесь здесь транзитом и без визы. Лучше всего вам проследовать к месту назначения и в Белфасте обратиться к датскому консулу. Через день-другой вы получите визу.
– Я хочу получить разрешение на въезд немедленно и прошу вас принять необходимые меры. Я родился в Копенгагене. Я вырос в десяти милях отсюда. Не понимаю, какие могут быть проблемы.
– Я уверен, что их и не будет. – Лейтенант вернул ему паспорт. – Но здесь мы ничем не можем вам помочь. В Белфасте…
– По-видимому, вы не поняли меня. – Голос Арни был таким же бесстрастным, как и его лицо, но слова звучали весомо, нагруженные внутренним зарядом. – Мне абсолютно необходимо въехать в страну сегодня, сейчас. Вы обязаны принять меры. Свяжитесь со своим начальством. Существует двойное гражданство. Я такой же датчанин, как и вы.
– Возможно. – В голосе офицера послышались раздраженные нотки. – Но я не гражданин Израиля, как вы. Боюсь, вам придется вылететь первым же самолетом…
Он замолчал, увидев, что собеседник не слушает его. Арни положил кейс на колени, достал тоненькую записную книжку с адресами и внимательно просматривал ее, листая страницы.
– Не хочу, чтобы это звучало слишком мелодраматично, но мое присутствие здесь – событие национального значения. Поэтому прошу вас, позвоните по этому телефону и попросите профессора Ове Руде Расмуссена. Вам знакомо это имя?
– Конечно, кто же его не знает? Лауреат Нобелевской премии. Но вы не можете беспокоить его ночью…
– Мы старые друзья, он не обидится. Да и обстоятельства достаточно серьезные.
Шел уже второй час ночи, и Расмуссен заворчал по телефону, как медведь, разбуженный во время спячки.
– Кто это? Что за дела… Черт побери, да это Арни! Откуда ты звонишь? Из Каструпа? – Он спокойно выслушал краткое изложение событий.
– Ты можешь помочь мне? – спросил Арни.
– Конечно! Правда, еще не знаю, как. Вот что, ты сиди и жди меня. Я сейчас приеду, только оденусь.
За три четверти часа после этого звонка Йоргенсен весь извелся в томительной тишине, повисшей в комнате. Арни Клейн сидел неподвижно, отрешенно глядя на календарь прямо перед собой. Начальник службы безопасности рискнул щелкнуть табакеркой, набил трубку и закурил. Если Арни и заметил это, то не подал виду. Его мысли были заняты совершенно другим. Когда послышался стук в дверь, лейтенант вздохнул с облегчением.
– Арни, это действительно ты!
Расмуссен выглядел в точности как на фотографиях в газетах – худой, долговязый, со светлой вьющейся бородкой, обрамляющей лицо, но без усов. Они крепко пожали друг другу руки и чуть было не обнялись, сияя улыбками.
– А теперь рассказывай, что ты тут делаешь и почему вытащил меня из постели в такую мерзкую погоду?
– Мы должны поговорить наедине.
– Разумеется. – Ове оглянулся вокруг и только теперь заметил лейтенанта. – Где мы можем поговорить с глазу на глаз?
– Если хотите, можете воспользоваться моим кабинетом. Я гарантирую его надежность.
Они оба кивнули, не реагируя на саркастические нотки в голосе лейтенанта.
Выгнали из собственного кабинета – что за чертовщина происходит? Йоргенсен стоял в зале, сердито дымя трубкой и уминая табак мозолистым пальцем. Минут через десять дверь распахнулась. На пороге стоял Расмуссен с расстегнутым воротником и горящими глазами.