Она обошла вокруг сложенного из шлакоблоков очага, и направилась к ним, теперь всего лишь силуэт, переступая спальные мешки, свернутые рулонами одеяла, лежащие на газоне фигуры. Двое глянули на нее и отвернулись. Еще двое храпели на разные лады.
Сидящая на покрывале девушка без сорочки, с по-настоящему красивой грудью, перестала играть на губной гармошке, стукнула ею о ладонь, выбивая слюну, и дунула еще разок.
Рыжеволосая обогнула девушку с гармоникой и схватила Тэка за рукав, приблизившись теперь достаточно, чтобы снова обрести лицо.
— Мы не видели тебя уже много дней! Что случилось? Ты ведь приходил ужинать едва ли не каждый вечер. Джон беспокоился о тебе.
В полумраке ее лицо виделось симпатичным.
— Ничего я не беспокоился. — От закусочного столика отделился высокий, длинноволосый мужчина в жилете перуанской расцветки и подошел к ним. — Тэк приходит. Тэк уходит. Ты ведь его знаешь. — Даже в свете миниатюрных огней-отражений в стеклах его очков было видно, что смуглость кожи достигалась им не без помощи то ли химии, то ли кварцевых ламп. Бледные, тонкие волосы выглядели так, словно дневной свет разделил бы их на полосы разных оттенков солнечного. — В данный момент к завтраку ты ближе, чем к ужину.
Он — Джон? — похлопал себя по бедру свернутой в рулон газетой.
— Пойдем. Рассказывай, Тэк. — Она улыбнулась; и ее лицо размежевалось глубокими тенями. — Кого ты привел к нам с Джоном на этот раз? — пока Джон высматривал в небе (сдвоенные языки пламени соскользнули у него с линз) признаки рассвета.
Тэк сказал:
— Это Кид.
— Кит? — переспросила она.
— Кид.
— К-и-т-т..?
— ... и-д.
— ...д, — добавила она, неуверенно сдвинув брови. — Ага, Кидд.
Если лицо Тэка и выражало что-то, заметно этого не было.
Он подумал, как же все это мило; хотя было и что-то тревожное.
Она потянулась, расправив плечи и сощурившись:
— Как поживаешь, Кидд? Ты новенький? Или прятался месяцами там, среди теней? — Тэку: — Ну разве это не удивительно — как мы всегда вот так вот обнаруживаем людей? Вот думаешь, что всех уже в городе встречал, кого только можно. И тут вдруг некто, кто скрывался где-то там все это время, высовывает нос из кустов, и...
— Так мы познакомились с Тэком, — сказал Джон. — Правда, Тэк?
Тэк сказал:
— Он новенький.
— А. Что ж, — сказал Джон, — у нас тут вот какая штука происходит. А может ты ему объяснишь, Милдред?
— Ну, мы подумали, — плечи Милдред распрямились, придавая ей официальный вид. — Мы подумали, что надо как-то выживать вместе. В смысле, не можем же мы рвать друг другу глотки, как звери какие-то. И ведь проще некуда ситуации вроде этой... — он не сомневался, что ее жест на слове этой полностью исключал все, что лежало вне освещенного огнем костра пространства поляны, — выродиться в нечто... ужасное! И вот мы собрали... нечто вроде коммуны. Здесь, в парке. Люди получают еду, работают вместе, знают, что могут рассчитывать на какую-никакую, но защиту. Мы стараемся быть настолько органичными, насколько возможно, но это становится все труднее и труднее. Когда в Беллону попадают новички, у них есть возможность узнать, как и что здесь происходит. Мы не каждого к себе берем. Но когда все же берем, мы очень покладисты. — У кого-то был тик (у него или у нее, он не был уверен, и это начало его беспокоить), словно зазубрина на проводе, который перетянули через угол. — Ты действительно новенький? Мы всегда рады заполучить свежего человека.
Он кивнул, а мозг его в это время лихорадочно соображал: у него? у нее?
Тэк сказал:
— Ты бы показала ему что да как, Милли.
Джон сказал:
— Хорошая идея, Милдред. Тэк, я хотел бы с тобой кое-что обсудить, — снова похлопывая газетой. — Ах, кстати. Не хочешь ли взглянуть?
— Что? А... — нельзя так сильно беспокоиться о таких вещах! Часто, впрочем, ему приходилось напоминать себе об этом. — Спасибо.
Он взял свернутую газету.
— Ну ладно, Тэк. — Джон с Тэком повернулись к ним спинами. — Так когда ты планируешь начать закладку фундаментов? Я могу дать тебе...
— Слушай, Джон, — Тэк положил ладонь Джону на плечо; они уходили прочь. — Все, что тебе надо — это чертежи, и ты можешь...
Они вышли из зоны слышимости.
— Ты голоден?
— Нет.
Она на самом деле была симпатичной.
— Ну, в общем, если голоден — давай, отойдем-ка сюда — мы начинаем готовить завтрак, как только рассветет. Это уже довольно скоро.
— Ты что, не спала всю ночь? — спросил он.
— Спала. Просто, когда ложишься спать на закате, просыпаешься довольно рано.
— Знаю.
— Мы здесь много работаем... — она сунула руки в задние карманы; ее джинсы с коротко оборванными штанинами были подняты высоко на бедра, — … в течение дня. Не рассиживаем просто так. У Джона запущено несколько десятков проектов. Довольно сложно заснуть, когда вокруг стучат молотками, строят и все такое. — Она улыбнулась.
— Я уже давно проснулся; но ничуть не устал. Когда устаю, меня ничто не может разбудить.
Он посмотрел вниз, на ее ноги.
Во время движения падающие на них отблески сходились, скрещивались друг с другом.
— О, мы совсем не против, если ты и в самом деле хочешь спать. Мы никого не хотим заставлять. Но у нас должна быть какая-то постоянная модель, ты же понимаешь.
— Да, я понимаю. — Он все постукивал газетой по бедру. Теперь поднял ее.
— Зачем ты ходишь с этой орхидеей? — спросила она. — Конечно, учитывая, в каком состоянии находится город, это не лишено смысла. И мы правда терпимы к самым разным образам жизни. Но...
— Мне ее подарили. — Он отвернулся и раскрыл газету.
УГРОЖАЕТ СЕРЬЕЗНАЯ
Он дал таблоиду развернуться до конца.
НЕХВАТКА ВОДЫ
На месте даты было напечатано Вторник, 12 февраля 1995 года.
— Это что, мать его, такое?
На ее лице проявилась обеспокоенность.
— Ну, у нас здесь не так уж много людей, которые умеют поддерживать все на плаву. И мы все думаем, что со дня на день вода станет серьезной проблемой. Ты даже не представляешь, сколько ее истратили, когда пытались тушить пожары.
— Я про 1995-й.
— А-а. Это просто Калкинс. — На закусочном столике стоял ящик с консервами. — Мне кажется, одно только то, что у нас есть газета — поразительно. — Она села на скамейку и выжидающе посмотрела на него. — А с датами — это у него такая маленькая шутка.
— А-а. — Он сел рядом с ней. — У вас тут есть палатки? Что-нибудь для укрытия? — все еще думая: 1995?
— Ну, мы всё больше под открытым небом, — она осматривалась вокруг, а он пытался ощутить город по ту сторону укрытого листвой и освещенного огнем костра грота. — Само собой, Тэк — он обещал Джону какие-то простые чертежи. На будки. Джон хочет, чтобы Тэк возглавил весь проект. Он думает, так для него будет лучше. Знаешь, Тэк такой странный. Ему почему-то кажется, что мы его не примем. По крайней мере, я думаю, что ему так кажется. У него очень, такое, устойчивое мнение о себе как об одиночке. Он хочет дать нам чертежи — он инженер, как ты знаешь — и позволить нам воплотить их в жизнь. Но ценность этого не просто в постройке — или развалюхе — которая появится в результате. Это должна быть творческая, сокровенная для строителя вещь. Как ты думаешь?
Чтобы сделать хоть что-то, он крепко, до боли стиснул зубы.
— Ты уверен, что не хочешь есть?
— О. Да.
— Ты не устал? Если есть желание, можешь поспать несколько часов. Мы не начинаем работать, не позавтракав. Могу найти тебе покрывало, если хочешь
— Нет.
Ему пришло в голову, что в свете костра он может насчитать лет двадцать пять от роду в ее строгом, чистом лице.
— Я не хочу есть. Я не хочу спать. Я даже не знал, что Тэк ведет меня сюда.
— Это очень хорошее место. Правда-правда. По крайней мере, душевное согласие у нас очень живое.