Вернувшись во Францию в 1966 году после нескольких печальных месяцев, проведенных в Англии, я почувствовала, что мое внутреннее состояние изменилось — наконец-то ослабели нити, связывавшие меня с прошлым. Я вернулась к Катрин и предоставила всю свою дальнейшую жизнь воле случая. Однажды ночью я получила радио-телефонное сообщение… с борта пакетбота «Франция». Это был Дали, возвращавшийся из Нью-Йорка. Посылать сообщение, находясь в океане, было настоящим сумасшествием и желанием эпатировать молодую англичанку. И все это для того, чтобы сообщить мне, что он через несколько дней будет в Париже и надеется меня увидеть. Должно быть, он мною дорожил… Однако, я была обеспокоена новой встречей. Прошло четыре месяца, смогу ли я представлять для него интерес, как и прежде? Его привлекало во мне то, что я презирала условности, в отличие от молодых девушек, одновременно корыстных и увертливых, с которыми он привык общаться, и то, что в дорогих ресторанах, куда он меня водил, я не выказывала ни малейшего удивления и восхищения и сохраняла скептическое выражение лица, тогда как на самом деле была восхищена всем увиденным. Эта игра забавляла Дали, который с нетерпением ждал хоть мало-мальски удивленного жеста. Будет ли это его забавлять сейчас?
Дали принял меня туманным днем после полуденного сна. Он сам открыл дверь, поцеловал меня в лоб и просто сказал: «Здравствуйте!» Он был растрепан, и глаза у него были заспанные, но одет он был как обычно: расшитый золотом жилет, галстук в цветочек и бархатный костюм.
Он усадил меня на пурпурное канапе, а сам устроился на стуле напротив.
— У нас еще нет цветов, извините. Мы только что приехали. Завтра будут туберозы. И вы сможете составить себе букет.
Он заказал чай и так называемые «переодетые» фрукты, нечто вроде маленьких бисквитов с фруктовой начинкой, которые он ценил из-за их названия. Он внимательно рассмотрел меня:
— Да вы совсем повесили нос. Но вы красивы, красивее, чем раньше. Бледность вам идет. Я люблю бледных женщин.
Я улыбнулась. Мы оба чувствовали себя неловко и смущенно, как будто еще не знали, какими будут наши новые отношения. Я спросила о Гале, о Людовике XIV, о капитане Муре.
— Гала уехала ненадолго, вернется завтра. Людовик XIV в Малаге со своим мужем и скоро вернется. Она очень любит Париж и к тому же у нее всегда есть салонный педераст в качестве сопровождающего.
Дежурный официант принес чай. Пока он нас обслуживал, Дали комментировал:
— У него проблемы с кожей. Вы видите эти прыщи? Да у него замечательный фурункул на левой щеке! То, что люди называют физическим недостатком или уродством, может быть очень интересным. Конечно, если оно хорошего качества.
И он перешел на «замечательных» безногих, в костюмах Людовика XVI с кружевными жабо, с которыми он познакомился в Нью-Йорке. Он давал обед в Трейдерс Вик, для актрисы Миа Фарроу, и они были в числе приглашенных.
— Там был один красавец! Вы бы в него непременно влюбились.
Я остановила его жестом руки.
— Я никогда больше не влюблюсь. Все кончено. Мне суждено вечно быть одной.
Я чуть было не заплакала.
— Вы увидите, моя маленькая Аманда, время изменит ваше состояние духа. Но печаль вам идет, вы похожи на принцессу, потерявшую своего рыцаря. Вы все больше и больше в духе прерафаэлитов. Вы маленькая сладкая миндалинка… Вы знаете гравюру Дюрера «Меланхолия»? На ней изображены вы.
Он ненавидел здоровых краснощеких девушек, любивших похохотать. Одна только Людовик XIV могла позволить себе все время шутить. Но он хотел видеть во мне свою нежную и печальную Аманду, иногда далекую, как инфанта Веласкеса, иногда мечтательную, как на картинах Боттичелли. Однако Дали хотел не утешать, а развлекать меня, ослеплять, осыпать цветами и безделушками, бесполезными и экзотическими.