Загоревшие близнецы появились в компании девицы с весьма соблазнительной грудью. Они рассказали мне, где можно снять комнату за несколько песет, и Дали покурить травки, чтобы я была в форме, когда к 7 часам вечера мы отправимся к Дали. Они носили, как и все здешние рыбаки, эспадрильи, нечто вроде холщовых туфель на веревочной подошве, привязанных к лодыжке черными лентами. Я тут же купила себе на рынке пару таких туфель и больше не носила в этих краях другой обуви, каждый год покупая новые. Я купила еще соломенную корзину и шляпу, которые хорошо сочетались с моим платьем в крупные цветы, купленным на Портобелло Роуд (блошином рынке в Лондоне). К корсажу платья была приколота эмалированная стрекоза и крошечные разноцветные эмалированные бабочки.
Близнецы, Тони (танцор с бровями, подведенными марокканским карандашом), две или три девушки и я сама составляли весьма живописную группу. Вместе мы вскарабкались по маленькой каменистой тропинке, уходившей вверх, и тут, на горной поляне, около белого кладбища, высившегося над бухтой, нашим глазам предстало необыкновенное зрелище.
За нами, внизу, был Кадакес со своими тесными домишками, жавшимися друг к другу, над которыми возвышалась колокольня, а у наших ног была самая маленькая бухта в мире, Порт-Льигат, почти что островок, окруженный морем, образовывавшем здесь нечто вроде небольшого озера. Дом Дали, защищенный от любопытных высокими стенами, беленными известкой, выглядел очень большим. Весь белый, он казался еще выше из-за больших яиц, помещенных на зубцах стен. Несколько кипарисов, оливы. Лодка, казавшаяся в лучах солнца золотой, неподвижно покоилась на фоне синего моря.
Мы стали спускаться, прыгая со ступеньки на ступеньку лестницы, вырубленной в скалах. Она вела к отелю «Порт-Льигат», неоконченному бетонному чудовищу, сбоку от которого находился непропорциональный бассейн, для чего-то снабженный трамплином просто олимпийских размеров! В нескольких шагах от отеля теснились домики рыбаков, облупленные, но милые бараки, перед каждым — каменная скамья. Старые солнечные часы украшали фасад одного из них. Ветхая прогнившая лодка служила колыбелью для высокого кипариса. Он величественно возвышался над своим каркасом, захваченным котятами, жадно поглощавшими остатки рыбы, которые им бросали рыбаки. Мы прошли перед группой женщин, сидевших прямо на земле и возившихся с сетями (по-каталонски — remendaires), увидев нас, они засмеялись. Без всякого сомнения, смех и комментарии относились к нашей неуместной одежде. Это было противостояние мира поверхностного, эфемерного и мира традиционного поведения, благородного тысячелетнего уклада. По крайней мере, наши шарфы и бусы, наша пестрая одежда не соответствовали этим женщинам в черном у подножия столетнего кипариса.
Несколько ступенек, обсаженных лавровыми деревьями, вели к дому Дали. Мы позвонили. Служанка, одетая в розовое, открыла нам и спросила наши имена. Ее седеющие волосы были коротко подстрижены, вид у нее был суровый, и она с достоинством попросила нас обождать. Маленькая прихожая была выкрашена в белый цвет. Старый шкаф служил гардеробной, на столике стоял телефон (единственный в доме). На стене висела репродукция «Бури» Джорджоне. Над старой истертой софой, походившей на приоткрытые губы женщины, возвышалось чучело медведя. Медведь был увешан бусами и в поднятой лапе держал лампу. Я заметила стойку для зонтов, наполненную всевозможными тростями. По левую сторону от прихожей находилась целая анфилада комнат, беспорядочно связанных между собой несколькими переходами, а прямо перед нами — лестница, устланная сплетенными веревками.
Бонна в розовом появилась вновь и объявила нам, что сеньор Дали ждет нас во внутреннем дворике. Позже я узнала, что этот цербер в женском обличье по имени Роза фильтровал посетителей по своему усмотрению, вынося им приговор в зависимости от настроения. Когда Дали спрашивал ее, что за люди стоят у его дверей, она чаще всего отвечала — «грязные». Когда Дали приказывал ей впустить гостей, она принимала чопорный вид, по которому можно было прочесть все ее мысли. Она обожала Дали и хотела убрать из дома всех посторонних, чтобы самой холить и лелеять драгоценного хозяина.