Он прошел мимо заметенной снегом дубовой двери с круглым смотровым окошком, миновал ограду городского сквера, где обычно устраивались гулянья: зимой на затянутом плотной ледяной коркой пруду смельчаки кружились и скользили на прикрепленных к валенкам металлических полозьях; летом - другие забавы: гуляли, знакомились, сидели на скамейках, глядя на задумчивую водную гладь, на лодочках катались, мальчишки плотиками баловались...
На фасаде городского культурного центра висел огромный плакат, залепленный снегом. Красноморова что-то дернуло, он расчистил снег и увидел Микешу с гитарой в руках и со своей роскошной, перекинутой через плечо косой. Вот он, посыл-то, подумал Красноморов. И надпись прочел: "Мика Золотова. Старинные песни. Спешите послушать." Василий, никогда прежде собрания в центре не посещавший, разом решил: надо сходить, это же Микеша.
И снова мысли о Микеше заполонили, разбередили душу. Он хотел резко повернуть и бежать в Микешиному дому, но вспомнил, как его выставили, и вздохнул. Когда он в очередной раз поднял голову, чтобы взглянуть на небо, то увидел неподалеку очертания серебристого купола, расколотого от вершины надвое узкой щелью. Из щели была выдвинута труба. Красноморов сообразил, что дошел до восточной городской окраины, где размещалась обсерватория. Красноморов не без труда отыскал калитку, увязая по колено в снегу, трижды обогнул строение, пока не сообразил, какой из дверей пользуются. На его стук, проглоченный ночной тишиной, не сразу, но открыли.
- А, Вася! И впрямь, кто кроме тебя может во время наблюдений заглянуть! Ну тебе-то сам бог, как говорится, велел. Пошли! Немного в окуляры поглядим, пока погодка позволяет.
Вслед за хозяином обсерватории, странным своим еще со времен гимназиума дружком Иленькой Головиным, мягко топавшим валенками по деревянной винтовой лестнице, Красноморов поднялся в башню. Здесь стоял особенный выстуживающий холод и пахло чем-то нежилым, может быть, мышами.
На одноногом столике, освещаемом двумя свечами, были разложены тетради с вычислениями и тут же маленькая, на ладони умещающаяся счетная машинка, подпитывающаяся светом пламени.
- Присаживайся, - сказал Иленька, устраиваясь на низком стульчике, намертво связанном с трубой телескопа, - я тут пока... коль скоро распогодилось...
- Что наблюдаешь?
- Да, понимаешь, Марс в соединении с Юпитером в Драконе... Все не так просто... Знаешь, чем это грозит?
- Чем?
- Военная сила и верховная власть соединяются и действуют в направлении создания общественной нестабильности.
- Ну-ну... Дай-ка на Марс посмотреть, сто лет не видел.
- Марс-то как Марс, особых изменений на его поверхности не наблюдается, - Иленька слегка забеспокоился. - Смотри, только не долго.
Иленька с явной неохотой поднялся со стульчика и уступил место Красноморову. Он заметно ревновал в своему рефрактору каждого, кто желал взглянуть на небо и поэтому посетителей не особенно жаловал. Но Красноморову, как старинному другу и как ученому, им уважаемому, отказать не мог.
Красноморов пристроился к окуляру и зачарованно рассматривал рыжий шар с белыми шапками на полюсах...
- Вот понимаешь, - раздался голос Иленьки, - никак не могу разобраться, почему они такие круглые?
- Что круглое?
- Да все небесные тела...
- А что ж тут удивительного? Тела вращения, - пожал плечами Красноморов.
- Ну, звезды я еще понимаю, - упорствовал Иленька, - они газовые или, может быть, жидкие внутри. Но планеты - они же из камня... Они-то как скруглились?
- Все потому же... Сначала были горячие и вот остывали... Да и потом, планеты ведь не идеально правильные геометрические тела...
- Как так?
- Ну как же... Горы, впадины...
- Ну да... Это конечно... И на Луне одни ямы, и тоже круглые...
Красноморов тихо вздохнул: что-то объяснять Иленьке было невыносимо скучно и главное - бесполезно. Чтобы переменить тему разговора, он сообщил:
- Кстати, об общественной нестабильности... Букреев вчера вечером умер.