Часовой механизм на стене показывал семь утра.
- В Город не пробовали сообщать? - спросил Красноморов.
- Нет, Василий Егорыч. Говорильники все как один молчат. Видать, они, мамаи чертовы, линии повредили.
16
Красноморову не приходилось сильно гневаться в прошлом. Сердиться - да. Но так, чтобы все внутри кипело, чтобы среди прочих чувств преобладало желание отомстить - даже неважно кому, лишь бы добиться возмездия за все пережитые унижения, страдания, боль. Уничтожить, стереть с лица земли! Стоило опустить веки и перед глазами вставала залитая неровным багровым светом улица со сгоревшими домами и растоптанными палисадами. К ярости примешивался страх - не за себя (чего не было, того не было), но за Микешу. Она же осталась в Городе и, видать, не подозревала о новой страшной напасти. В душе Красноморова образовался незнакомый ему ранее огненный сплав, который требовал немедленного выхода, возмездия нечестивцам.
- Догонять надобно, - сказал Василий. - Вам бы в поселение вернуться, может, чего отыщете, - обратился он к беличанам. - Мы вам мужиков с автоматами оставим для защиты.
Переправившись на берег и высадив беличан (женщины пронзительно заголосили, увидев во что превратилось поселение), "мышонок" развернулся по направлению к Городу и на максимальной скорости понесся над растоптанной сотнями копыт дорогой.
Нагнали мамаев уже вблизи городских слобод, когда кровавый край солнца изрядно подсветил горизонт. "Мышонок" вылетел из леса в открытое поле и тотчас все увидели отряд мамаев, катившийся наподобие черной тучи на мирно дремлющие слободы. Лишь кое-где из труб поднимались робкие струйки дыма.
На опушке слева заметили полон - толпу беличанских женщин, окруженную всадниками.
- Что делать будем? - спросил Никола. - Пока баб освобождаем, они ж слободу пожгут, поганцы...
- Сначала главные силы уничтожим, - предложил Красноморов. - И быстро, а то ведь и в самом деле полон уведут...
Красноморов стиснул зубы. По главным силам выпустили две ракеты, да так удачно, что они разорвались в самой гуще мамайского войска, уменьшив его, по крайней мере, на треть. Остальные мамаи, заметив "мышонка", бросились по снегу врассыпную. Василий, высунывшись по пояс из верхнего люка, хотел полоснуть лазером, но сообразив, что огненная струя может поджечь ненароком слободские дома, вылез на броню и попросил, чтобы ему подали автомат. Никола Каманин и еще три мужика, следуя примеру Василия, выбрались наружу. Часть всадников во главе с предводителем, которого можно было узнать по лисьей шапке, украшенной бубенчиками, в последний момент развернулась и попыталась атаковать "мышонка". Но их тут же осадили автоматными очередями. В две минуты было покончено и с остальными, увязшими в придорожных сугробах. Тела мамаев дымились в снегу. Несколько уцелевших лошаденок, высоко вскидывая крупы, с визгливым ржанием помчалось прочь.
Почувствовав толчок, Красноморов оглянулся и с удивлением вытащил из рукава полушубка стрелу.
Все разом вспомнили про полон. Борислав повернул "мышонка" и включил взревевший двигатель на полную мощность. Всадники пытались загнать толпу пленниц в лес. Видно было, как мамаи взмахивают короткими руками, в которых в свете восходящего солнца что-то сверкало. И еще видны были раскрывавшиеся в беззвучном крике рты и женщины оседали в снег, а меж телами плясали неистово конские копыта.
- Как тут стрелять-то? - рассеянно спросил Каманин. - Своих ведь побьем.
- Матюгальник дайте! - прохрипел Красноморов, наклоняясь к черной дыре люка.
Кто-то сунул ему в руку жестяную конусообразную трубу и Василий, поднеся ее узким концом ко рту, заорал, срывая голос:
- Бабы! Ложись немедля! Лицом в снег! Стрелять будем!
Женщины и дети неуверенно переглядывались, не понимая до конца, к ним ли относится этот приказ. Потом покорно опустились на истоптанный снег.
- Головы не поднимать!
Мамаи вскидывали коней на дыбы, бросая их копытами на лежавших. Всадники, свесившись, пытались дотянуться до пленниц резаками. И тогда Красноморов поднял Ванниковский лазер и повел лучом, держа прицел метрах в двух над землей. Мамаи, нелепо взмахивая руками, падали. На заднем плане повалились, обрушивая снег, срезанные лучом ели.
Вновь перед глазами Василия открылась страшная картина - посеченные, бесстыдно оголившиеся женские тела; располовиненные лучом, еще дымящиеся и распространяющие зловоние горелой кожи и тлеющей овчины трупы мамаев. Над поляной стоял сплошной крик - голосили женщины, которые с свалке живых и мертвых не могли отыскать или дозваться своих детей.