Это и в самом деле смахивало на сказку. Красноморов чувствовал себя мальчишкой, которому впервые в жизни открылась тайна женщины. Ему довелось побывать на верху блаженства, испытать боль вселенской утраты, ощутить себя всемогущим, беспредельно раскованным, какими в нечастые минуты случается бывать любимым и любящим... И светляки бессовестные не мешали, и наготы своей и микешиной он уже совсем не стеснялся... Микеша быстрыми движениями заплела косу, обернула ее вокруг головы и надела странный голубой чепец, ставши вдруг чужою и незнакомою.
- Это зачем? - спросил Красноморов, рукой показывая на чепец.
- Чтобы волосы не замочить, глупенький ты мой...
В парильне их обожгло жаром. В горячем воздухе он почти не видел Микешу, только чувствовал ее руки на спине.
Потом Красноморов с Микешей, сцепившись пальцами, выскользнули из боковой дверцы и бросились в жгучий, вонзивший в тело тысячи иголок снег. У Красноморова перехватило дыхание - и снова мутный пар, обжигающий горло, раскаленная полка парильни, и острый холод снежной купели...
Наконец, в полном изнеможении они по очереди окатили друг друга прохладной водой из чана и вышли в предбанник... Они сидели рядом, обернутые повлажневшими простынями, Микеша сняла свой смешной чепец и распустила косу, и Красноморову казалось, что они невероятно близки, будто всю жизнь провели в счастливом супружестве, не ведая разлук и печалей... Он нащупал микешину ладонь.
- Микеша... Выходи за меня замуж...
- Сударь, - неожиданно звонко произнесла, слегка отстранившись, троюродная кузина. - Возможно ли в неглиже даме предложение делать?
- Я без шуток, Микеша... Я же люблю тебя, понимаешь... Я только с тобой... Ну, в общем, только сейчас почувствовал себя человеком... Впервые в жизни, вот те крест... Это ты...
- А замуж-то зачем? - спросила Микеша. - В супружестве все не так будет, не по велению души, а по обязанности... А обязанность - она и давит, и душит... Все должно быть само собой... Тогда и будет хорошо...
- Но разве можно нам теперь разойтись в разные стороны?
- А отчего ж нет? Мы же не навсегда разойдемся...
- Это невозможно...
- Ты, Васечка, как дите малое... Ты представь себе, что мы все время будем вместе... Ты думаешь, у нас с тобой каждую ночь будет праздник?
- Значит, тебе тоже хорошо было?
- А как же, Васечка? Но все время так нельзя - мед на коже выступит... У тебя есть свое дело... У меня свое... А жить по обязанности вместе - это неволя. Да и что нам даст жизнь совместная? Когда ты физикой своей заниматься будешь, разве сможешь думать обо мне, как сейчас? Да и что нас ждет на этом свете?
- Детей нарожаем...
- Зачем? Зачем дети-то? Что мы им можем дать, если сами не знаем, что нас ждет впереди... Какие-то дали туманные... Разве мы защищены от стихии? От природного зла? Ведь все уже было на земле, а куда сгинуло? Ну, сейчас настоящую науку решили запретить, чтобы до греха не доводила, а куда же без науки-то? Вот и начинают друг друга обманывать. А сейчас - старые бы знания не растерять... А ты говоришь - дети...
- Эх, Микеша... Не все так просто. Когда-нибудь я расскажу тебе, что знаю, как было в той жизни... А дети - они же не дадут человечеству погибнуть.
- А сколько нас от человечества осталось? Город со слободами... Да по лесам отшельники-хуторяне... И вообще... Поздно уже... Отдыхать пора... Одевайся, Васечка... Чайку попьем, и пойдешь восвояси... А мне выспаться надобно...
- Отвернись, ради бога, - хрипло сказал Красноморов. - Мне бы одеться...
- Пожалуйста, - с обидевшим Красноморова равнодушием в голосе ответила Микеша. Она поднялась и прямо в простыне шагнула в дохнувшую морозным паром дверь.
Когда Красноморов вошел в дом, Микеша, прибранная, с аккуратно переплетенной косой, стянутой белой пряжечкой, в синем, расшитом цветами платье, застегнутом на все пуговицы до самого низа, сидела у самовара, поджидая Красноморова.
- Чайку на дорожку, Васечка, - с прежней лаской, как ни в чем не бывало, сказала Микеша. - Оладушки вот гречневые... С медком... Рябиновое вареньице... После баньки особенно действует.
Он молча сел к столу. В чай, настоянный на листьях смородины и малины, была примешана незнакомая терпкая трава.
- А теперь - иди, - сказала Микеша, когда он отодвинул чашку. - Иди, милый, и плохого в голову не бери... Не все так просто на этом свете... Да, чуть не забыла, - сказала она, когда Красноморов уже в полушубке слегка топтался, стремясь оттянуть минуту ухода. - Это тебе. Носи постоянно.
На шее у Красноморова оказалась тонкая металлическая цепочка.
- Это еще зачем? Я никогда не ношу ничего такого...
- И зря. Это же контур.