И вот он пришел.
Но это были уже не дети. Были новые лица, которых он не знал, было много старых школьниц, которых он так хорошо помнил, чье детство проходило на его глазах. И это уже были не те маленькие девочки, которых он оставил. Что сказать им, как их назвать? Дети или, может быть, девушки? Он не любил этого слова.
А они всё стояли и смотрели на него безмолвно.
Он сказал им:
— Садитесь.
Потом добавил:
— Я буду звать вас теперь — мои друзья.
И сам сел, скрывая в своем сердце боль и тяжесть.
Дети тихо опустились на свои места. И все тотчас же обернулись к Гале. Когда же она подойдет к учителю и отдаст ему эти красивые листья? Они неподвижно лежали в ее руке, и лицо ее по-прежнему выражало крайнее смятенье.
Анка сильно толкнула ее локтем и тоже обратила к ней свое лицо. На глаза ее просились слезы, в нескладных, но живых чертах изобразились мука и укор.
— Что ты делаешь, Галя? — шепнула она. — Почему ты не отдаешь ему листьев, которые мы собрали для него? Мы ведь на тебя надеялись. Что с тобой? Ах, как это нехорошо, несправедливо, жестоко! Отдай мне листья, — почти громко сказала она.
И горячие глаза Анки, в которых блестела влага, впервые за много лет их дружбы с гневом посмотрели на Галю.
Галя была бледна и продолжала сидеть…
В самом деле, что она делает? Что с ней? Ведь ходила же она со всеми девочками в госпиталь и дежурила у постелей тяжело раненных, и была ласкова с ними, и радовала их своей красотой. Разве такие раны видела она! Что с ней теперь? Или те раны были чужие раны, от них можно было уйти, не видеть их каждый день?
И все же она не могла двинуться с места, пораженная видом учителя. Ноги не слушались ее, руки по-прежнему оставались неподвижными, и воля ее молчала.
Тогда Анка выхватила у нее листья, которые наполнили шуршаньем весь класс и блеснули пурпуром в лучах осеннего солнца, светившего в большие окна.
Она встала и быстро шагнула к столу, сама не зная, что она сделает и что скажет. И когда она сделала этот шаг, она с отчаянием поняла, что нет у нее ни одного слова, какие обыкновенно говорят в таких случаях, что она вовсе не думала, что ей придется говорить, так как надеялась на Галю, и потому просто положила листья на стол учителю и сказала, не думая вовсе:
— Это все, Иван Сергеевич, что у нас есть сейчас, в эту минуту. Это, конечно, очень мало. Что такое несколько осенних листьев, которые мы собирали только для себя, чтобы любоваться ими! Но вы видите, Иван Сергеевич, мы уже все комсомольцы, и можете поверить нашему слову: вам будет легко заниматься с нами, потому что мы любим вас по-прежнему. Мы уже не маленькие, никто не захочет вас огорчить. Я говорю вам это от имени всего класса. Разве не правду я говорю?
Анка обернулась к классу.
И не было в ту минуту ни у кого более ласкового лица, на котором так ясно выражались бы все чувства. Она была взволнована до крайности, доброта и жалость и вместе с ними гордость светились в каждой черте ее лица.
И все закричали:
— Правда, правда, Анка!
Все повскакали с мест, все окружили учителя так тесно, что ему ничего не видно было, не видно было и Гали, которая одна осталась сидеть на месте…
Зато увидел он множество ласковых рук, протянувшихся к нему, много ласковых глаз, глядевших на него с такой же детской гордостью, как Анка.
А девочка Берман, которая совсем не знала Ивана Сергеевича, громко крикнула ему:
— Расскажите нам про войну! В каком бою вы были ранены? Это очень страшно? У вас, наверное, есть много наград?
Он улыбнулся ей.
И по этой улыбке, которая не могла спрятаться даже за темными очками, они узнали его. Она озарила его темное лицо, его шрамы, и оно стало вдруг прекрасным. Даже прекраснее стало оно, чем было когда-то прежде.
Нет, он не ошибся, возвратившись снова к детям.
— Спасибо, друзья мои, — сказал он.
И голос его прозвучал широко и громко, как прежде. Как прежде, он был приятен для слуха и привлекал к себе все внимание.
— Спасибо вам, девочки, — повторил он. — Я не буду вам рассказывать про войну и про себя, но я вам буду много рассказывать. А тебя, Анка, я хорошо помню. Я тебя знаю. Ты у меня училась с первых лет. Ты все еще дружишь с Галей Стражевой? Была такая девочка, я отлично помню. Она хорошо училась.
Все засмеялись и обернулись к Гале.
Анка сказала:
— Иван Сергеевич, Галя Стражева здесь. — Потом она добавила с радостью: — Она по-прежнему учится лучше всех, и я по-прежнему сижу с ней на одной парте.
— Галя Стражева, ты здесь? Почему я тебя не вижу? Подойди к столу.
Анка и все остальные сели на свои места, а Галя подошла к столу.