Вот живу я там, счастливый тем, что осуществилось желанное мной. И тревожила меня только мысль о том, что же случилось с моим другом. И вот как раз сегодня, в день летнего солнцестояния, пришел я сюда, на Гангу, совершить омовение и увидел вдруг моего бескорыстного друга. Долго мы в изумлении обнимались, а когда стал я расспрашивать его, что с ним было, ты, божественный, подъехал. Узнай, сын повелителя ватсов, что стоящий со мной брахман и есть тот самый мой истинный друг, которому обязан я и жизнью самой, и обретением возлюбленной».
Закончил на этом свой правдивый рассказ один брахман, и спросил тогда Нараваханадатта другого: «Благодарен я, но расскажи теперь ты, как сумел выпутаться из такого трудного положения. Трудно ведь найти такого, подобного тебе человека, чтобы не считался он ради друга со своей собственной жизнью».
Выслушав вопрос сына повелителя ватсов, другой брахман начал рассказывать свою историю:
«В то время, когда вышел я из храма в нарядах Мадиравати, приняли меня ее спутники за нее, окружили, усадили в паланкин и, охмелевшие от вина, плясок и музыки, унесли в пышно разукрашенный дом Сомадатты. А там уже было полным-полно всего и всякого: в одном конце сложены груды наилучших одежд, в другом — украшения, здесь уже кончили приготавливать праздничные яства, там сооружают свадебный алтарь, тут поют служанки, там собрались странствующие певцы, а еще где-то толпились брахманы, ждавшие наступления благословенного момента. Слуги, захмелевшие от праздничного питья и принявшие меня, скрытого под свадебным покрывалом, за невесту, поместили меня на ночь в какой-то покой, и только присел я там, как был окружен множеством женщин, радостно хлопотавших по случаю устройства свадебного обряда.
В этот момент послышался у двери мелодичный перезвон ожерелий и браслетов, и вошла в покои какая-то девушка со своими служанками — словно у змейки, на голове у нее сверкал драгоценный камень[250], было на ней белоснежное чоли[251], точно волна океанская, украшенная жемчугами пены, а сама она, в жемчужном ожерелье, исполненная красоты и прелести, подобна была лесной богине, представшей передо мной в гирляндах из наилучших цветов, и руки ее казались гибкими лианами, пальцы — еле раскрывшимися бутонами. Подсела она ко мне, думая, что я — ее дорогая подруга, и я вдруг увидел, что ведь это же сама похитительница сердца моего явилась ко мне, та самая, которую я встретил, когда приходила она совершить омовение на озере Шанкхахрада, та самая, которую спас я от слона, чтобы тут же потерять ее в толпе. «Что это? Наваждение какое-то, сон или явь?» — переполненный радостью, подумал я при виде своей возлюбленной.
В это мгновение подруги Мадиравати спросили ее: «Что с тобой, почитаемая? Ты, кажется, опечалена?» Тогда она, утаив свою надежду, ответила на это: «Разве неведомо вам, как дорога мне Мадиравати? Пройдет свадьба, и уйдет она в дом свекра. И уж тогда буду я с ней разлучена и не смогу бывать у нее. Разве не причина это для горести? Пожалуйста, оставьте меня с Мадиравати одну — поговорим мы с ней по душам!» Так она всех выпроводила, закрыла дверь на замок и, все еще принимая меня за свою подругу, подсела ко мне и вот что сказала: «Нет, Мадиравати, горя большего, чем твое горе — любишь ты одного, а отец отдает тебя другому! И все-таки, может, ты встретишь его — ведь ты его знаешь, любимого своего! Но расскажу я тебе, что за беда случилась со мной — ведь нет у меня от тебя, как и у тебя от меня, никаких секретов. Пошла я во время праздника совершить омовение в озере Шанкхахрада и отвлечься от печали, вызванной предстоящей разлукой с тобой, и увидела в саду красивого юного брахмана, и был он словно Месяц, сошедший средь бела дня на землю, словно золотой столб для слона красоты[252], а вокруг лотосоподобного лица его курчавилась бородка, словно роящиеся пчелы около лотоса. Тогда и сказала я себе: «Хорошо, что дочери мудрецов, предающиеся в лесах подвигам во имя веры, не видели этого юношу, а то пропали бы все плоды их подвигов». Только я так подумала, как не знающий пощады бог любви Кама пронзил сплетенными из цветов стрелами своими мое сердце и лишил меня стыда и страха.
250
252