Нараваханадатта предстает иным. Ему известно и его предназначение, и то, что ради этого предназначения он должен пройти долгую и трудную дорогу. Ему хорошо известны и традиции, и науки, и искусства. Но при этом он не один на вершине пирамиды, у него иной уровень отношений с людьми, чем у Удаяны. Сомадева провел его по всем царским дорогам и житейским закоулкам тогдашнего мира, поднимая на небо и опуская в подземные миры, столкнул с людьми, видьядхарами и богами, оставив его человеком, которого интересуют земные дела, даже в положении верховного повелителя видьядхаров. Проследим бегло его восхождение к этой вершине.
В четвертой книге «Океана» читателю стало известно и о рождении у Удаяны и Васавадатты сына, и о предвестии его славного будущего, и о том, что все министры привели своих сыновей и племянников, которые стали ему друзьями и «постоянно находились рядом с царевичем, словно его собственные добродетели, сулящие ему благую участь». В пятой книге царевич впервые сталкивается с видьядхарами, представителями его будущих подданных. А вот шестая книга своим началом неожиданно переносит нас в самый конец повествования: «После того как Нараваханадатта покорил видьядхаров и установил над ними свою власть, где-то по какому-то случаю великие мудрецы и их жены спросили, как он этого достиг. И тогда сам он рассказал о жизни своего отца, царя Удаяны, и о всей своей божественной жизни». Таким образом Сомадева очертил рамки самого повествования, которым соответствуют II–XVI книги «Океана сказаний», естественно, опустив I книгу, как содержащую рассказ о возникновении самого произведения и его судьбе.
Предлагаемый далее вниманию читателя рассказ не так уж занят собственно Нараваханадаттой: ему самому посвящена относительно небольшая часть — менее одной десятой — повествования. Решающее место занимают многочисленные, разнообразные и по теме, и по жанру, и по размерам вставные истории.
Уместно поставить вопрос о их функциях — в этом отношении они могут быть сгруппированы таким образом; а) иллюстрирующие; б) приводимые в качестве аргумента и таким образом выступающие в качестве развернутых реплик; в) синтезирующие; г) требующие решения конфликта. В первом и наиболее распространенном случае история приводится в качестве примера, т. е. связь ее с основным сюжетом рассказа обрамления и его действующими лицами достигается формальной привязкой типа «Послушай, как это бывает…». Так, например, включены все рассказы непосредственно фольклорного происхождения. Во втором случае участники рассказа-обрамления высказывают свое отношение к теме или к герою вставного рассказа. В третьем — герои рассказа-обрамления принимают участие в сюжете вставного рассказа. В четвертом — тот или иной участник рассказа-обрамления разрешает конфликт вставного рассказа, придавая необходимую цельность сюжету и завершая тем самым композицию.
При всем различии функций все они «работают» на образ Нараваханадатты, позволяя либо продемонстрировать его ум, те или иные добродетели, либо оттенить ситуацию, в которой он оказался, или подсказать выход из нее, обосновать справедливость его действий и тем самым объективную обоснованность божественного предвестия о его предназначении. Среди них есть несколько особенно показательных в этом смысле — таковы сказание о Сурьяпрабхе в VIII книге и роман о Мриганкадатте, самый большой в «Океане сказаний», распространившийся на две книги — XII и XIII, а также включенная в историю Мриганкадатты обрамленная повесть «Двадцать пять рассказов Веталы».
Сурьяпрабха и Мриганкадатта при всем их различии являются своего рода литературными ипостасями Нараваханадатты. Первый ведет жестокую борьбу с богами, не желающими видеть, как человек станет верховным повелителем видьядхаров и окажется почти на одном уровне с ними. Второй претерпевает напрасную отцовскую несправедливость и странствует со своими друзьями-министрами в поисках возлюбленной, подобно тому как это делает Нараваханадатта. Образы Сурьяпрабхи и Мриганкадатты как бы акцентируют два разных аспекта образа Нараваханадатты: Сурьяпрабха — его божественное предназначение, Мриганкадатта — его человеческую суть. Речь может идти только лишь об акценте, поскольку и Сурьяпрабха не менее человечен, чем Мриганкадатта, он просто относится к другим, более давним нормам общественного бытия и сознания, к той поре, когда еще боги ведической литературы были полновластны, хотя и напуганы уже мощью человеческого разума. Мриганкадатта принадлежит к иной эпохе, ко времени собственно феодальному; он, современник Нараваханадатты, мог бы быть его сверстником или соперником.