Но самым удивительным в этом городе были, конечно, его жители.
Все, как один, маленького роста, со смуглой, чуть зеленоватой кожей и черными как смоль волнистыми волосами, худые, с непропорциональными телами, с длинными руками, кривоногие… и при этом обладающие на редкость красивыми лицами с огромными, выразительными черными глазами, — римляне выглядели настолько непохожими на жителей американского континента, что брату Лэльдо нетрудно было понять их интерес к нему, американцу, выглядевшему среди горожан настоящим гигантом. ыВ особенности этот интерес проявляли женщины, причем ничуть не смущались при этом. Они оценивающе рассматривали брата Лэльдо, прищелкивали языками, громко обменивались впечатлениями — и их совершенно не беспокоило, что чужак может услышать и понять их слова. Молодой эливенер усмехался и покачивал головой, когда до него доносилось нечто вроде: «Да, он должен быть божественно хорош в постели…», или: «Нет, нам он не по карману. Если он победит, то достанется какой-нибудь из матрон…» Последнее замечание насторожило брата Лэльдо. Этого еще не хватало… неужели тут у них… нет, не может быть, решил он в конце концов. Женщины имели в виду что-нибудь совсем другое.
Но не только разговоры горожан и горожанок, но и их наряды привели молодого эливенера в немалое изумление. Очаровательные кривоногие и длиннорукие дамы были одеты в… ну, брат Лэльдо сказал бы — в маленькие разноцветные лоскутки. Эти лоскутки, оставляя полностью открытыми плечи, едва прикрывали грудь женщин и с трудом доставали до середины бедер. На тощих ногах римских красавиц были надеты сандалии — два золотых или серебряных ремешка и толстая деревянная подошва. Чтобы не потерять по дороге свою изысканную обувь, дамы привязывали ее к ногам яркими лентами, которые оплетали икры и завязывались сзади под коленками пышными бантами, зачастую дополнительно украшенными стеклянными бусинами. «Ну и ну, — подумал брат Лэльдо. — Даже в наших южных странах дамы одеваются все-таки не так… выразительно».
Впрочем, одежда мужчин в Риме по откровенности не намного отличалась от дамских нарядов. Правда, мужчины носили свои «лоскутки» перекинутыми через одно плечо, но в остальном их костюмы были очень похожи на женские, всерьез отличаясь лишь широким кожаным поясом — у кого с искусным глубоким тиснением, у кого с серебряными или золотыми накладками, — на котором обязательно висел либо меч, либо кинжал. Римляне, несмотря на свой малый рост и хилое тело, были, похоже, воинственными ребятами. И все их жизненные интересы укладывались в рамки ощутимого, материального мира. Ничто абстрактное не пробуждало в них любопытства.
Но вот дома расступились и пленники увидели широкое открытое пространство, а за ним — высоченную стену, уходящую полукругом вправо и влево, чуть наклонившуюся внутрь. В нижней части стены виднелось множество сквозных арок, а между арками в стене было множество дверей и узких как бойницы окон. К одной из дверей и повлекли связанных чужаков.
Офицер соскочил на землю и лично отпер дверь ключом из небольшой связки, висевшей на его поясе. Толкнув дверь, открывавшуюся внутрь, он исчез в полутемном помещении. Пленники, плотно окруженные солдатами, ждали. Наконец офицер вышел и приказал заводить пленников в казарму.
Сразу за дверью оказался неширокий короткий коридор, через несколько шагов повернувший налево. За поворотом была другая дверь, заранее распахнутая. С пленников сняли путы. Брат Лэльдо и Горм под бдительными взглядами римских солдат вошли в большое темноватое помещение — и дверь за их спинами сразу захлопнулась. Щелкнул замок, звякнул запор — и голоса солдат удалились.
Еще не рассмотрев, что или кто находится в помещении, брат Лэльдо вдруг замер, оглушенный вдруг пришедшей ему в голову мыслью. Ведь с точки зрения римлян Горм должен был считаться животным… однако его вместе с эливенером привели в казарму для гладиаторов-людей! А это могло означать только одно: кто-то, умеющий слышать мысленную речь, подслушал разговоры чужаков… Но брат Лэльдо так и не нашел в толпе зрителей на улицах ни одного такого человека! То ли священники Новой Римской Церкви держались подальше от толпы, то ли они умели закрываться настолько плотно, что обнаружить их было невозможно…
Встряхнув головой, брат Лэльдо решил, что подумает об этом немного позже и более основательно. А пока нужно было осмотреться и разобраться в нынешней ситуации и познакомиться с другими рабами-гладиаторами.
Однако в довольно большом помещении казармы, рассчитанном на двадцать «поселенцев», между рядами невысоких деревянных кроватей, американцы увидели одного-единственного человека. И человек этот был так же непохож на римлян, как и вновь прибывшие рабы, — но и на них он тоже ничуть не походил.
Брат Лэльдо отлично знал о существовании желтой расы, но ему ни разу не приходилось лично встречаться с ее представителями. Но теперь перед ним стоял именно желтокожий человек. К тому же человек, не только владеющий ментальной речью, но и ничуть не скрывающий этого…
Молодой эливенер всмотрелся в широкое желтое лицо, в узкие, раскосые черные глаза, — и вдруг усмехнулся. Желтокожий в ответ расхохотался. Горм, не уловивший ни единого мысленного «звука», удивленно хрюкнул и, опустившись на все четыре лапы, принюхался к желтокожему. А потом вопросительно посмотрел на брата Лэльдо.
— Другая волна, — коротко пояснил эливенер, и мысленно продолжил, обращаясь к желтокожему: — Горм на этой волне не слышит. Давай говорить на нашей общей.
Желтокожий спокойно кивнул и тут же заявил вслух:
— Я знаю ваш язык. Можно и просто так побеседовать. Нас подслушивают, конечно, да ведь они все равно ничего не поймут.
— Откуда ты знаешь наш язык? — спросил брат Лэльдо.
— А откуда ты знаешь итальянский? — ответил вопросом желтокожий.
— Я так и думал, — сказал эливенер. — Ты тоже из Братства Одиннадцатой Заповеди? Но я думал, эливенеры везде одеваются одинаково, — и он показал на свой бесформенный коричневый балахон с большим капюшоном, свисавшим на спину. Желтокожий был одет тоже в нечто вроде длинного, почти до полу, балахона, только темно-красного цвета, и еще его наряд дополняла желтая рубаха с короткими рукавами.
— Нет, — ответил желтокожий, — на нашем континенте носят красное с желтым. И никаких капюшонов. Мы никогда не покрываем головы.
— Ну, с такой шевелюрой, как у тебя, в этом и необходимости нет, — заметил Горм. — А как тебя зовут?
— Ринпо.
— А, так это о тебе говорили нам лошади? — удивился брат Лэльдо. — Но я думал, они имеют в виду местного жителя.
— Я здесь довольно давно, — пояснил Ринпо. — Успел завоевать доверие своего хозяина, так что мне даже предоставили некоторую свободу. Во всяком случае, на кухню за обедом я хожу сам.
Брат Лэльдо засмеялся.
— Да, это серьезный успех! — сказал он. — И нам будешь обед приносить, так?
— Так, — кивнул Ринпо. — А заодно прихвачу в поварской что-нибудь такое, что и в самом деле можно есть. Без дурмана.
— Но я думал, здесь всех здоровых чужаков заставляют драться, — передал Горм. — А ты, выходит, не гладиатор?
— Почему же нет, я именно гладиатор, — серьезно сказал Ринпо. — Просто я до сих пор побеждал.
— Побеждал… тех полосатых котов? — недоверчиво спросил эливенер.
— А почему бы и нет? — снова расхохотался желтокожий. — Мы устраиваем отличное представление… дело в том, что эти полосатые коты куда умнее римлян. И здесь им совершенно не с кем поговорить. Поэтому они рады хорошим собеседникам и вовсе не стремятся их сожрать.
— Вот оно что… — задумчиво пробормотал брат Лэльдо. — А с лошадьми коты общаются?
— Нет, они не считают лошадей равными себе.
— Любопытно… А коты знают, что лошади задумали помочь нам сбежать отсюда? — спросил эливенер.
— Конечно, — кивнул желтокожий. — Собственно, это была идея котов. Они прослышали, что чужаки владеют мысленной речью, и решили, что римлянам на этот раз не удастся повеселиться за чужой счет. И осторожно внушили идею лошадям, — так, чтобы лошадки считали, что сами до этого додумались.