— Я прочитаю вам, — громко сказал Нгок, — отрывок из поэмы То Хыу[31] «Партии тридцать лет». Для То Хыу творчество всегда было революционным оружием. В этом секрет популярности его поэзии…
Наверно, это свое вступительное слово он вычитал из какого-нибудь журнала или книжки: уж больно складно все у него получается…
Ничего не скажешь, стихи он читает здорово! Голос звучит то тише, то громче, то зазвенит на высокой ноте, то глухо падает вниз. Послушать такого чтеца и муравьи, как говорится, повылазят из муравейника.
«Да-а, — подумала Хоа, — у него, конечно, настоящий талант!» Она и сама не заметила, как, выронив ручонку Ни Ай, встала с места и даже приподнялась на цыпочки, чтоб лучше видеть из своей засады. Няй, сидевшая на земле, давно уже задремала. А она все не могла глаз оторвать от Нгока. Левой рукой он по-прежнему прижимал к груди книжку, словно согревая ее на сердце, а правой размахивал в такт стихам.
Хоа и сама безотчетным движением подняла к груди руку, словно держа в ней книжку, и тоже раскачивалась в такт стихам, а по спине у нее вдруг побежали мурашки.
Но тут Няй во сне повалилась на бок и, больно ударившись, заревела во весь голос. Она заявила, что желает идти спать.
— Не нравится! — топала она ногами. — Не интересно! У меня уже глаза закрываются!
— А мне очень нравится. Давай я послушаю еще одно стихотворение. — Хоа говорила вполголоса, боясь привлечь внимание ребят.
Но Няй зашумела еще громче:
— Не нравится!.. Пойдем! Пойдем домой…
Деваться некуда, пришлось уходить с концерта. Если уж Няй разойдется, пощады не жди… Все они, малыши, такие!
Дома Хоа умыла Ни Ай и разобрала постель. Няй снова ударилась в слезы, требуя, чтобы Хоа немедленно отыскала какую-то коробочку. Какую такую коробочку? Ведь она пришла с пустыми руками.
— Где моя коробочка? — ревела она. — Принеси мою любименькую коробочку!
— Не надо плакать, — улещала ее Хоа. — Будь умницей, положи голову на подушку и спи. Я завтра дам тебе мою шкатулку, в которой лежат иголки и нитки. Ты видела? Очень красивая шкатулочка.
Лампа моргнула три раза — скоро выключат свет. Здесь электричество горит только до половины десятого, а не круглые сутки, как в Хайфоне.
— Спи, Ни Ай, а то сейчас погаснет свет!
Вдруг возле ворот загудел автомобиль. Потом он въехал во двор, и лучи его фар желтой метлой провались по стене. Мотор взвыл напоследок и умолк. Звонко хлопнула дверца, и на пороге послышались чьи-то голоса. Хоа прислушалась: вроде бы папин голос…
И точно, отец со своими товарищами вернулись из Ханоя. Еще в дверях он крикнул:
— Хоа!.. Доченька! Ты уже спишь?
Хоа ужасно обрадовалась, совсем как маленькая:
— Папа! Папа приехал!
Няй, которая давно уже притихла и, как полагала Хоа, крепко спит, тоже вскочила и стала кричать:
— О-о! Папа! Папа приехал!..
Но едва радость внезапной встречи улеглась, у Хоа сразу переменился голос, и она начала упрекать отца:
— Не получаются у меня «особенные» каникулы. Если б не Няй, я давно бы уехала из твоего госхоза обратно в Хайфон.
— Полно тебе, — улыбнулся отец. — Давай лучше помиримся. И потом, почему это мой госхоз? Он ведь и твой тоже, и вообще наш, общий!
Папа поднял руку, поглядел на часы и попросил Хоа снять со стены керосиновую лампу, потому что электричеству оставалось гореть считанные минуты.
Ни Ай тоже стала серьезной. Она молча стояла рядом с кроватью и, широко раскрыв глаза, наблюдала, как дядя Ван на соседней койке разбирал свой багаж.
Глава VI
Хоа шагала рядом с папой, поднимаясь на холм, и разговор их лился неторопливо.
— Я получил письмо от твоей классной руководительницы, — говорил папа. — Она тебя хвалит. Пишет, что ты увлекаешься литературой и тут у тебя круглые пятерки. Но вот она жалуется, что ты не хочешь заниматься зоологией и ботаникой.