Старый художник скривил на мгновение губы, громко втянул воздух, несколько раз быстро моргнул, но удержался все-таки.
- Спасибо, - сказал он и осторожно взял двумя руками черную коробку со скошенной передней стенкой. Он еще раз громко вздохнул, склонил голову набок, както странно посмотрел на врача и спросил: - Зачем вы обманываете меня?
- Я? - удивился Юрий Анатольевич. - Я вас обманываю?
- Ничего вам Владимир Григорьевич не говорил.
- Что? Почему вы так... - Юрий Анатольевич не закончил фразу, потому что вдруг сообразил, что ведь и вправду никогда ему Владимир Григорьевич ничего подобного не говорил. Да, не говорил. И тем не менее ни на секунду не возникло у него сомнение, что именно этого хотел покойный драматург. - Я не знаю... - промямлил он. - Но... я уверен.
- Я тоже, - загадочно сказал Ефим Львович.
- А бинокль я хотел...
- Совершено верно, - вздохнул Ефим Львович, - Анне Серафимовне. Да?
- Конечно.
Иван Степанович Котомкин неспешно и торжественно шел к выходу из столовой. И мысли у него были тоже неспешные и торжественные. Почему именно они были торжественные - он не знал, но всем своим существом ощущал их значимость. Да, конечно, есть в мире несправедливость, неблагодарность, но...
В этот момент увидел он перед собой художника Мазлина. Старый мазилка с грохотом отодвинул свой стул, вышел из-за стола и стал на пути Ивана Степановича. Губы его дрожали, а вся его морщинистая длинноносая физиономия дергалась и перекашивалась набок.
Иван Степанович протянул было брезгливо руку, чтобы отстранить препятствие, но художник неожиданно сделал шаг вперед и небольно ткнул его костлявым кулачком в лицо.
- Вы... - брызнул слюной Ефим Львович, - вы... дурной человек!
Столовая загудела, и гул распространялся по ней кругами, как от брошенного камня:
- Абер дас ист правильно, - громко сказал Константин Михайлович.
- Что? Что он сказал?
- Ну, знаете...
- Такой тихий человек...
- Так ему это не пройдет...
- Заслужил...
Нужно, нужно было отшвырнуть эту длинноносую обезьяну, думал Иван Степанович, но не хотелось доставлять ему такого удовольствия, не хотелось нисходить до презренного ничтожества. Не его унизил старый... паяц, да, паяц, а себя.
Ненавидел Иван Степанович художника всеми клетками своего большого тела, все клетки словно ощетинились от близости ненавистного врага. Но удержался. Не унизил себя. Прошел молча. И гордо. Потому что оказался на высоте. Да, нелегко быть на высоте, быть благородным, но он сумел. На глазах у всех. Прошел, как шел всю жизнь - неспешно, важно, с высоко поднятой головой, не вслушиваясь в глупый улей голосов. Ведь главное - знать, что ты на высоте, что ты прав...
- Пантелеймон Романович, - сказал Юрий Анатольевич и протянул листки директору, - вот опись имущества покойного. Здесь все правильно, кроме того, что я передал электробритву его другу Ефиму Львовичу Мазлину, а бинокль "Фуджи" - Анне Серафимовне Труниной по просьбе... покойного.
Директор посмотрел на него неуверенно, помолчал, подумал и сказал:
- А... как это оформить? Права наследования...
- А никак, - твердо сказал врач. - Никак.
- Но...
- Никак, - еще раз повторил Юрий Анатольевич и вышел из кабинета...
Людей перед окошком, в котором принимали объявления в бюллетень по обмену жилой площади, было немного, всего трое, и Юрий Анатольевич подумал, как можно по одним только лицам определить, какое именно объявление они принесли. Перед ним стояла женщина лет пятидесяти с сурово поджатыми губами. Мать, наверное, говорил ей сын, давай лучше по-хорошему разъедемся, с Катькой вы как две собаки, все равно не уживетесь.
Он представил себе этого сына, высокого, угрюмого, с пудовыми кулачищами, которые он сжимал в припадке еле сдерживаемой ярости, и не сразу сообразил, что девушка в окошке говорила ему:
- Что у вас?
- Я бы хотел... - сказал Юрий Анатольевич и протянул ей квитанцию о приеме объявления.
- Ускорить не можем, - рявкнула девушка. У нее был флюс, и она старалась не смотреть на посетителей. - Следующий.
- Нет, вы меня не поняли, я хочу взять свое объявление обратно.
- Напишите заявление, деньги получите в бухгалтерии.
- Не нужно мне никаких денег.
- Сейчас, - сказала девушка с флюсом, не удержалась, с любопытством посмотрела на него, исчезла и вскоре вернулась.
- Вот, держите.
Юрий Анатольевич взял листок и отошел от окошка. "Меняем двухкомн. кв. 28 м, кухня 6 м, метро "Коломенское" и однокомн. кв. 20 м, кухня 10 м, метро "Речной вокзал" на 3-комн. кв. от 40 м. Звонить..."
Он разорвал листок сначала пополам, потом сложил половинки и разорвал их еще раз.
КОНЕЦ