— Обругали и прочь отослали…
Солдаты, почуяв свою силу, настроились благодушно. Позади Панкрата Безуглова стоял какой-то купчик в мерлушковом треухе, поддевке и плисовых штанах, заправленных в сапоги, а возле него пузатенький, круглолицый человечек в широкополой шляпе не по сезону, и длиннополой шубе с потертым меховым воротником.
Ища развлечения, Панкрат обхватил этого человечка и, втащив его в строй, благодушно спросил:
— Ты хто будешь?
— Петербургский аптекарь Генрих Краузе, — нисколько не устрашившись, ответил пленник и поглядел на Безуглова небесно-ясными глазами.
— Тогда кричи с нами!
Аптекарь с удовольствием закричал что есть силы, тонким голосом:
— Да здравствует конституция! Ура!
Все подхватили:
— Ур-р-ра!
Солдат Карп Хватов — белоглазый, краснолицый — спросил Безуглова:
— За кого орем-то?
— За жену императора, — объяснил Панкрат и заревел что есть мочи, раскатисто:
— Ур-р-ра!
Но в конце концов и это ему надоело. Он замерз, оголодал. И когда аптекарь, устав кричать, взмолился: «Возьмите свежего немца», Панкрат спросил:
— А далеко твоя аптека?
Тот охотно ответил:
— Да за углом, на Галерной.
— Слышь, друг, — сказал Панкрат, — продал бы ты мне краюху хлеба — со вчерашнего вечера не жрамши.
— Гут, гут, — готовно закивал немец, — ком со мной, дам бутерброд.
— Небось, и водочка есть? — с надеждой спросил Безуглов.
— Есть, есть, — расплылся в улыбке аптекарь, — лекарский спиритус вини… — он подмигнул.
Панкрат подошел к командиру взвода подпоручику Хмелькову — в высоких блестящих сапогах, с шарфом вокруг шеи и на груди.
— Ваш бродь, — просительно обратился он, — тут немец-аптекарь может продать хлеба. Разрешите отлучиться.
— А далеко идти? — строго спросил подпоручик.
— Мигом обернусь! — заверил Безуглов.
— Ну, давай, — кивнул Хмельков.
Безуглов возвратился через полчаса. Отдал Карпу ковригу, разрешил отхлебнуть горячительного. Остаток спрятал за пазуху.
Мороз прижимал все сильнее и словно лишал сил. Вот затянулась музыка! Когда же той присяге конец?
Престолонаследник Николай Павлович в ночь с 13 на 14 декабря не спал ни минуты. Он знал о существовании тайного общества. Переслали из Таганрога донос императору Александру I штабс-капитана Вятского пехотного полка ротного командира Аркадия Майбороды. Верноподданный офицер писал из Житомира о своем командире полковнике Пестеле, что тот «наклонен к нарушению всеобщего спокойствия и к неслыханным преобразованиям».
Затем к Николаю Павловичу пришло письмо подпоручика лейб-гвардии егерского полка Якова Ростовцева, переданное им через дежурного адъютанта графа Ивелича: «Ваше императорское высочество! Всемилостивейший государь! Приял дерзость написать вам… Горю желанием быть полезным спокойствию России… Не считайте меня коварным доносчиком… с чистой совестью хочу рассказать Вам правду».
Он был допущен. Заикающийся мальчишка то краснел, то бледнел. Заявил, что решил «спасать государя, отечество и своих заблудших товарищей», сообщил о планах восстания и закончил патетическим восклицанием: «Они слепы! Позвольте мне умереть возле вас!»
Николай Павлович благодарно прослезился, обнял Ростовцева:
— Мой друг! Вот чего ты достоин!
И еще был донос Аракчееву от англичанина унтер-офицера Шервуда. Даже список заговорщиков.
В воскресенье, тринадцатого декабря, Николай Павлович приказал расставить на дорогах, ведущих в Санкт-Петербург, более десяти тысяч надежных войск в заставах, дабы отсечь приток в столицу возможных мятежных сил, удвоить дворцовые караулы, сформировать роту дворцовых гренадеров. Утром он запер в одной из комнат Зимнего всех женщин царской фамилии и, положив ключ к себе в карман, поставил у дверей этой комнаты, с обнаженной шпагой, известного своей исполнительностью офицера Стерлигова, приказав:
— Охраняй дверь, покуда жив!
Себе же сказал: «Врете, императором я буду!»
На всякий случай отдал распоряжение адъютанту Адлербергу приготовить у заднего дворцового крыльца карету — на тот случай, если придется отправить семью в Царское Село.
Сделав все это, Николай Павлович прошел на дворцовую гауптвахту. Сегодня здесь дежурила девятая стрелковая рота лейб-гвардии Финляндского полка капитана Прибыткова.
Николай Павлович, уже зная, что на площади собираются непокорные войска, вызвал караул под ружье и прошелся по фронту. Внутренняя дрожь утихла, уступая место уверенности. Нет, он не уподобится Людовику французскому, чей престол повис над бездной, кишащей тайными обществами.