Но карма, сука, вещь мгновенная.
В парке я оглядываюсь по сторонам, никого нет, и спускаю Дикого с поводка немного побегать. Отвлекаюсь всего на пару минут, в приложение для заказа цветов. Если просить прощение, так хотя бы красиво. Но даже выбрать не успеваю, как слух режет оглушительный женский крик откуда-то с другой стороны аллеи.
— Дикий! — зову собаку, его нигде рядом нет. Опять крик. — Да ну нах! — бегу в ту сторону.
Я думал, что мой пёс просто напугал какую-то женщину, которая шла мимо. Но я ошибся.
Слышу звериное рычание и взвизгивание.
Она так же, как и я, вывела своего боксера без намордника, и сейчас наши псы рвут друг друга в клочья, а девушка стоит и смотрит с ужасом на всё это.
Стараюсь оттащить Дикого за ошейник, но у него в голове уже закусило. С бешеными глазами он вгрызается в шкуру противника, а тот отвечает тем же.
— Дикий, нельзя! Фу! — но какой там.
По его налитым кровью глазам понятно, что он не остановится, пока не загрызёт боксёра.
Я делаю самый идиотский поступок в своей жизни — хватаю своего пса руками, хотя знаю, что так нельзя. И за это расплачиваюсь. Попадаю в замес двух разъярённых агрессивных собак.
Чувствую, как их зубы врезаются мне в кожу, даже одежда не спасает, рвут в клочки.
С трудом вырываю Дикого из этой драки. В горячке он ещё порывается к боксёру, но я из последних сил, онемевшими от боли руками оттаскиваю его и практически волоком веду домой.
Не пройдя и пары сотни метров, он падает на тротуарную плитку. Запал закончился, и пришло бессилие.
Превозмогая боль и слабость в руках, поднимаю друга и тащу к машине. Ему нужен врач.
Глава 16
— Не высматривай его, он не придёт раньше третьей пары, — предупреждает Рита, заметив, что я всё время смотрю в сторону лестницы.
— Никого я не высматриваю. А почему?
— Он ещё полвосьмого мне написал, что ему с утра в больницу.
— Морозов заболел? Позавчера был бодрячком, — делаю равнодушный вид, а в душе скребутся кошки.
— Не знаю… Он в подробности не вдавался. Что написал, то я тебе и сказала. Алин, забудь его. Он тебя бортанул. Чего-чего, а такого я от него не ожидала.
— Может я его неправильно поняла? Реально ведь пьяная была…
— А что тут не понятно, хотел бы, сделал. Фу, блин! Что мы обсуждаем? Радоваться надо, что ничего не было. А то бы пополнила список его побед, — закидывает сумку на плечо. — Пошли, через пять минут звонок.
Две пары сижу как на иголках, не могу сосредоточиться на лекциях. Внутри гложет нехорошее чувство, что у Морозова что-то серьёзное случилось.
Зачем больница? На здоровье он вроде не жаловался.
У меня после вчерашнего дня ещё до сих пор неприятный осадок на душе. Повела себя, как шлюшка какая-то, накинувшись на него. Сейчас я рада, что он отказался. Не опозорилась перед ним, я его даже не смогла возбудить. Никакая с меня соблазнительница. Ещё и в любви ему призналась.
Что он теперь обо мне думает?
Идиотка — что ещё…
— Охренеть! — толкает меня в бок локтём Красникова. Я разворачиваюсь к ней. — Видела? — кивает в сторону двери в аудиторию.
Рядом с преподавателем по финансам стоит Морозов. На щеке заметная ссадина, а рука, держащая сумку, замотана бинтом. Когда он идёт на место, замечаю, что и вторая рука тоже забинтована. И он хромает на левую ногу.
По нему грузовик проехал? Или сам куда-то влетел?
Ненормальный…
Не свожу с него глаз, пока он проходит мимо, мельком бросив взгляд в мою сторону. Душа сжимается от жалости. Представляю, как ему больно.
Все оставшиеся пары тайком, а иногда и не скрываясь, разглядываю его, а он делает вид, что не замечает этого.
— Рит, знаешь адрес Морозова? — решаюсь всё же узнать, что случилось, поехав к нему домой.
— Ты же была у него…
— Мы ночью к нему приехали, я не найду дороги. Помню только, что рядом с набережной.
— Сейчас посмотрю, где-то был файл с адресами всех наших. Хочешь узнать, кто его так?
— Хочу.
Через полтора часа я стою у его двери и раздумываю нажимать на звонок или нет. Страшно немного…
Зря, что ли соседей тревожила, чтобы мне дверь открыли? Не хотела на прямую его в домофон набирать.
Была, не была. Нажимаю на кнопку.
Тихо. Даже собаку не слышно. Но потом слышатся шаги и звук открывающегося замка. Дверь распахивается. Но это не Морозов.
На меня глядит женщина лет пятидесяти, по холодным серо-голубым глазам и заметной схожести я понимаю, что это мать Глеба.
— Здравствуйте! — заикаясь.