– Ну, решено, - сказал я. - Завтра придется уйти на целый день. И пораньше, пока они еще не расположились в саду. Да и на ночь останемся. Пойдем собирать вещи.
Мы пошли наверх, и телефон затрезвонил снова. Я поколебался.
– Да ну его, - сказала Мэри.
И мы не подошли к телефону ни в этот, ни в следующий раз.
Нам удалось уехать в семь, опередив репортеров. Мы направились к берегу.
– Надеюсь, они без нас не вломятся, - сказала Мэри. - Мне кажется, что я - беженка.
Всем нам так казалось часа два, пока мы ехали до берега. Машин на шоссе было полно, и мы еле ползли. То и дело что-то случалось и образовывалась пробка на целые мили Дети стали скучать.
– Это все он, - плакалась Полли.
– Нет, не я, - возражал Мэтью. - Я ничего такого не хотел. Само случилось.
– Значит, это Чокки.
– Тебе бы его благодарить, - напомнил Мэтью.
– Сама знаю, а не могу. Он все портит, - ответила Полли.
– Последний раз, когда мы тут ехали, с нами был Пиф, - заметил я. - Он немножко мешал.
– Пиф был глупый, он мне ничего не говорил, это я ему говорила. А этот Чокки вечно болтает или спрашивает всякую ерунду.
– Нет, - сказал Мэтью, - сейчас он уже не спрашивает. Его не было со вторника. Я думаю, он отправился ДОМОЙ.
– А где его дом? - спросила Полли.
– Не знаю. Он был какой-то расстроенный. Наверное, отправился к себе, спросить, как и что.
– Что спросить? - настаивала Полли.
Я заметил, что Мэри в беседу не вступает.
– Если его нет, - предложил я, - давайте про него забудем.
Полли высунула голову и стала разглядывать неподвижные вереницы машин.
– Мы, наверно, нескоро поедем, - заявила она. - Я лучше почитаю. - Она выудила книгу откуда-то сзади и открыла ее. Мэтью посмотрел на картинку.
– Это что, цирк? - поинтересовался он.
– Скажешь тоже! - презрительно воскликнула Полли. - Это очень интересная книжка про одного пони. Его звали Золотое Копытце. Раньше он выступал в цирке, а сейчас учится в балете.
– Вон что! - сказал Мэтью с достойной уважения сдержанностью.
Мы доехали до большой стоянки, где брали по пять шиллингов с машины, взяли вещи и отправились искать море. Каменистый берег у самой стоянки заполнили люди с транзисторами. Мы пошли дальше по камушкам и добрались до места, где от сверкающей воды нас отделяла только широкая лента нефти и мусора да кромка пены.
– О Господи! - сказала Мэри. - Надеюсь, ты не будешь тут купаться?
Присмотревшись получше, Мэтью заколебался, но все же возроптал:
– А я хочу плавать, раз я умею.
– Не здесь, - сказала Мэри. - Какой был хороший пляж несколько лет назад! А сейчас это… это…
– Самый краешек британской клоаки? - подсказал я. - Ну, пойдем еще куда-нибудь. Иди сюда, мы уходим! - крикнул я Мэтью, который все еще, словно во сне, смотрел на грязную пену. Полли и Мэри зашагали по берегу, а я подождал его.
– Что, Чокки вернулся? - спросил я.
– Как ты узнал? - удивился Мэтью.
– Да уж узнал. Вот что, окажи-ка мне услугу. Молчи про него, если можешь. Не надо портить маме поездку. И так ей здесь не понравилось.
– Ладно, - согласился он.
Мы отошли от берега и обнаружили деревню в ущелье, у подножия холмов. Там было тихо, а в кабачке мы очень прилично позавтракали. Я спросил, можно ли остаться на ночь, и, на наше счастье, у них оказалась комната. Мы с Мэри расположились в садике, в шезлонгах; Мэтью исчез, туманно намекнув, что идет побродить; Полли улеглась под деревом, и ей почудилось, что она - Золотое Копытце. Примерно через час я предложил прогуляться перед чаем.
Мы лениво побрели по тропинке, опоясывающей холм, и через полмили, по ту сторону, увидели, что кто-то стоит на коленях и рисует в большом альбоме.
– Это Мэтью, - сказала Мэри.
– Да, - ответил я и повернул обратно.
– Нет, пошли, - сказала она. - Я хочу посмотреть.
Я без особой охоты отправился за ней. Мэтью нас не заметил, даже когда мы подошли вплотную. Он выбирал карандаш решительно и точно, а линию вел уверенно - ничего похожего на прежнюю неопределенность. Потом и твердо, и нежно он растирал ее, растушевывал рукой, или большим пальцем, или углом платка, а после, вытерев платком руки, наносил новую линию и опять растушевывал ее.
Я всегда дивлюсь художникам как чуду, но сейчас сассекский ландшафт так явственно оживал на бумаге, материал был так прост, а техника - так необычна, что я стоял, словно зачарованный, и Мэри тоже. Так мы простояли больше получаса; наконец Мэтью распрямился, тяжело вздохнул и поднял готовый рисунок, чтобы его рассмотреть. Тут он заметил, что мы стоим сзади, и обернулся.
– Ох, это вы! - сказал он, не совсем уверенно глядя на Мэри.
– Мэтью, какая красота! - воскликнула она.
Мэтью явно стало легче. Он снова воззрился на рисунок.
– Наверное, сейчас он видит правильней… - серьезно, как судья, сказал он, - хотя еще немного чудно.
Мэри спросила:
– Ты мне дашь этот рисунок? Я буду его очень беречь.
Мэтью с улыбкой посмотрел на нее. Он понял, что наступил мир.
– Хорошо, мама, если хочешь, - сказал он и попросил на всякий случай: - Только ты с ним поосторожней.
– Я буду очень осторожна, он такой красивый, - заверила она.
– Да, ничего, - согласился Мэтью. - Чокки считает, что это красивая планета, если б мы ее не портили.
Домой мы вернулись в воскресенье вечером. В эти дни нам стало легче, но Мэри все же боялась думать о понедельнике.
– Эти газетчики такие наглые. Гонишь их, гонишь, а они все лезут, - жаловалась она.
– Не думаю, что они тебя будут сильно мучить. Во всяком случае, не в воскресенье. А к концу недели все уляжется. Знаешь, лучше всего убрать Мэтью куда-нибудь. На один день, конечно, - в школу ему со вторника. Сделай ему побольше бутербродов и скажи, чтоб не возвращался до вечера. И денег дай: соскучится - пойдет в кино.
– Как-то жестоко его выгонять…
– Да. Только вряд ли он предпочтет репортеров с ангелами.
Наутро Мэри выставила его - и не зря. За день наведались шестеро: наш собственный викарий; еще какой-то священник; дама средних лет, отрекомендовавшаяся духовидицей; дама из местного кружка художников, в который, по ее мнению, будет счастлив вступить и Мэтью; дама, полагавшая, что грезы детей мало изучены; и, наконец, инструктор плавания, надеявшийся, что Мэтью выступит на следующем водном празднестве.
Когда я вернулся, Мэри еле дышала.
– Если я когда-нибудь сомневалась в могуществе печати, беру свои слова обратно. Жаль только, что его тратят на такую чепуху.
Вообще же понедельник прошел неплохо. Мэтью вроде бы хорошо провел день. Он нарисовал два раза один и тот же ландшафт. Первый рисунок был явно в манере Чокки; второй -похуже, но Мэтью гордился им.
– Это я сам, - поведал он. - Чокки много мне говорил, как надо смотреть, и я начинаю понимать, чего он хочет.
Во вторник, с утра, Мэтью ушел в школу. Домой он вернулся с подбитым глазом.
– Мэтью! - вскрикнула Мэри. - Ты дрался!
– Нет, - гневно ответил Мэтью. - Меня побили.
По его словам, он стоял на переменке во дворе, а мальчик постарше, Саймон Леддер, подошел к нему с тремя приспешниками и стал острить насчет ангелов. Саймон заявил, что, если ангел спасет Мэтью от его кулака, он в ангелов поверит, а не спасет - значит, Мэтью трепло. Затем он претворил свое заявление в жизнь, ударив Мэтью так, что тот упал. Может быть, минуты на две он даже потерял сознание. Во всяком случае, он помнит только, что, встав, увидел не Саймона, а мистера Слетсона, директора школы.
Мистер Слетсон был так мил, что зашел к нам попозже справиться о здоровье Мэтью. Я сказал, что Мэтью лучше, хоть вид у него и неважный.
– Мне так жаль, - сказал мистер Слетсон. - Виноват только Леддер. Надеюсь, это больше не повторится. Странное происшествие! Я был далеко, помочь не мог, но все видел. Он ударил Мэтью и ждал, пока тот встанет - явно хотел ударить снова. Но когда Мэтью встал, они все ВДРУГ отступили, уставились на него, а потом бросились бежать. Я спросил зачинщика, Леддера, что случилось. Он отвечал, что "Мэтью был очень уж злющий". Странно… но это значит, что больше они не пристанут. Кстати… - и, понизив голос, мистер Слетсон принялся немного растерянно поздравлять нас с успехами сына в плавании и рисовании.