Мы лениво побрели по тропинке, опоясывающей холм, и через полмили, по ту сторону, увидели, что кто-то стоит на коленях и рисует в большом альбоме.
– Это Мэтью, - сказала Мэри.
– Да, - ответил я и повернул обратно.
– Нет, пошли, - сказала она. - Я хочу посмотреть.
Я без особой охоты отправился за ней. Мэтью нас не заметил, даже когда мы подошли вплотную. Он выбирал карандаш решительно и точно, а линию вел уверенно - ничего похожего на прежнюю неопределенность. Потом и твердо, и нежно он растирал ее, растушевывал рукой, или большим пальцем, или углом платка, а после, вытерев платком руки, наносил новую линию и опять растушевывал ее.
Я всегда дивлюсь художникам как чуду, но сейчас сассекский ландшафт так явственно оживал на бумаге, материал был так прост, а техника - так необычна, что я стоял, словно зачарованный, и Мэри тоже. Так мы простояли больше получаса; наконец Мэтью распрямился, тяжело вздохнул и поднял готовый рисунок, чтобы его рассмотреть. Тут он заметил, что мы стоим сзади, и обернулся.
– Ох, это вы! - сказал он, не совсем уверенно глядя на Мэри.
– Мэтью, какая красота! - воскликнула она.
Мэтью явно стало легче. Он снова воззрился на рисунок.
– Наверное, сейчас он видит правильней… - серьезно, как судья, сказал он, - хотя еще немного чудно.
Мэри спросила:
– Ты мне дашь этот рисунок? Я буду его очень беречь.
Мэтью с улыбкой посмотрел на нее. Он понял, что наступил мир.
– Хорошо, мама, если хочешь, - сказал он и попросил на всякий случай: - Только ты с ним поосторожней.
– Я буду очень осторожна, он такой красивый, - заверила она.
– Да, ничего, - согласился Мэтью. - Чокки считает, что это красивая планета, если б мы ее не портили.
Домой мы вернулись в воскресенье вечером. В эти дни нам стало легче, но Мэри все же боялась думать о понедельнике.
– Эти газетчики такие наглые. Гонишь их, гонишь, а они все лезут, - жаловалась она.
– Не думаю, что они тебя будут сильно мучить. Во всяком случае, не в воскресенье. А к концу недели все уляжется. Знаешь, лучше всего убрать Мэтью куда-нибудь. На один день, конечно, - в школу ему со вторника. Сделай ему побольше бутербродов и скажи, чтоб не возвращался до вечера. И денег дай: соскучится - пойдет в кино.
– Как-то жестоко его выгонять…
– Да. Только вряд ли он предпочтет репортеров с ангелами.
Наутро Мэри выставила его - и не зря. За день наведались шестеро: наш собственный викарий; еще какой-то священник; дама средних лет, отрекомендовавшаяся духовидицей; дама из местного кружка художников, в который, по ее мнению, будет счастлив вступить и Мэтью; дама, полагавшая, что грезы детей мало изучены; и, наконец, инструктор плавания, надеявшийся, что Мэтью выступит на следующем водном празднестве.
Когда я вернулся, Мэри еле дышала.
– Если я когда-нибудь сомневалась в могуществе печати, беру свои слова обратно. Жаль только, что его тратят на такую чепуху.
Вообще же понедельник прошел неплохо. Мэтью вроде бы хорошо провел день. Он нарисовал два раза один и тот же ландшафт. Первый рисунок был явно в манере Чокки; второй -похуже, но Мэтью гордился им.
– Это я сам, - поведал он. - Чокки много мне говорил, как надо смотреть, и я начинаю понимать, чего он хочет.
Во вторник, с утра, Мэтью ушел в школу. Домой он вернулся с подбитым глазом.
– Мэтью! - вскрикнула Мэри. - Ты дрался!
– Нет, - гневно ответил Мэтью. - Меня побили.
По его словам, он стоял на переменке во дворе, а мальчик постарше, Саймон Леддер, подошел к нему с тремя приспешниками и стал острить насчет ангелов. Саймон заявил, что, если ангел спасет Мэтью от его кулака, он в ангелов поверит, а не спасет - значит, Мэтью трепло. Затем он претворил свое заявление в жизнь, ударив Мэтью так, что тот упал. Может быть, минуты на две он даже потерял сознание. Во всяком случае, он помнит только, что, встав, увидел не Саймона, а мистера Слетсона, директора школы.
Мистер Слетсон был так мил, что зашел к нам попозже справиться о здоровье Мэтью. Я сказал, что Мэтью лучше, хоть вид у него и неважный.
– Мне так жаль, - сказал мистер Слетсон. - Виноват только Леддер. Надеюсь, это больше не повторится. Странное происшествие! Я был далеко, помочь не мог, но все видел. Он ударил Мэтью и ждал, пока тот встанет - явно хотел ударить снова. Но когда Мэтью встал, они все ВДРУГ отступили, уставились на него, а потом бросились бежать. Я спросил зачинщика, Леддера, что случилось. Он отвечал, что "Мэтью был очень уж злющий". Странно… но это значит, что больше они не пристанут. Кстати… - и, понизив голос, мистер Слетсон принялся немного растерянно поздравлять нас с успехами сына в плавании и рисовании.
Полли очень заинтересовалась подбитым глазом.
– А ты им видишь? - спросила она.
– Да, - сухо отвечал Мэтью.
– Он смешной, - сообщила она и прибавила, подумав: - А Копытцу тоже чуть не выбили глаз.
– Балерина заехала ногой? - предположил Мэтью.
– Нет, еще в той книжке, где про охоту, - объяснила Полли и, помолчав немного, невинно спросила: - Это Чокки?
– Ну хватит! - сказал я. - Мэтью, а твоей учительнице понравилось, что "Домой" напечатали в газетах?
Мэтью покачал головой:
– Я ее еще не видел. Сегодня рисования не было.
– Наша мисс Пинксер видела, - вмешалась Полли. - Она считает, что это просто дрянь.
– Господи, Полли! - взволновалась Мэри. - Не может быть, чтобы она так выразилась.
– Она не выразилась. Она подумала. Сразу видно… Она сказала, у Мэтью стиг… стигматы, что ли, и наверняка он носит очки. А я ей сказала, на что ему очки, ведь это не он рисовал.
Мы с Мэри переглянулись.
– Ой, что ты натворила! - охнула Мэри.
– Так это ж правда, - возроптала Полли.
– Нет, - сказал Мэтью. - Это я рисовал. Учительница сама видела.
Полли фыркнула.
Когда они наконец ушли, я рассказал Мэри свои новости. Утром звонил Лендис. Он видел сэра Уильяма. Тот заинтересовался Мэтью. Время у него распределено по минутам, но все же он велел мне договориться с его секретаршей.
Я позвонил, и секретарша тоже упомянула о времени, но обещала посмотреть, зашуршала бумагой и наконец любезно сообщила, что мне повезло - в пятницу в два есть просвет, можно прийти, иначе придется ждать неделями.