Он почувствовал удар - лайнер столкнулся с информатором. Конец. В памяти всплыло дорогое лицо. Он вспомнил Бритт перед последним полетом и нажил рычаг: "Сброс энтропийной бомбы". Вспышка не была сильной. Большая часть энергии выделилась в виде корпускулярного излучения.
Мгновением позже дозорные базы отметили нарушение структуры информационного поля, вызванное уничтожением информатора.
Когда Килси с гостями вошел в лабораторию, Иенсен, бледный и взволнованный, доложил:
– Они столкнулись двадцать минут назад, и с этого момента мы уже ничего не понимаем. Х начал походить на маленький, слабо отражающий свет радиоактивный метеор. Никакого движения, изменения орбиты, никаких радиосигналов.
Килси и гости молча выслушали его. Потом один из прибывших сказал:
– Минуту назад мы получили с ракеты-зонда радиограмму от пилота. Выйдя на орбиту, он заснял объект, и теперь можно сделать первые выводы. Спектральный анализ снимков показал, что это действительно обыкновенный метеорит с большим содержанием железа, какие во множестве встречаются в околоземном пространстве. Прежде всего мы должны считаться с фактами.
Килси кивнул головой, а гость добавил:
– Думаю, вас не удивит известие, что на метеорите были обнаружены простейшие органические соединения. Мы еще не знаем, каково их происхождение, но в конце концов это случалось уже несколько раз.
Когда представители Центра космических исследований покинули лабораторию, Холлитс и Иенсен обратились к Килси:
– Господин профессор, что вы обо всем этом думаете?
– Что же это было за тело со сверхсветовой скоростью?
– А как объяснить соединение двух объектов?
Килси задумчиво ответил:
– Думаю, что разумнее всего считаться с фактами. Хотя многого я не понимаю, - добавил он. - Если вы придете сегодня ко мне домой на чашку кофе, я скажу, что я на самом деле обо всем этом думаю. Но это уже мое личное мнение. Однако мне кажегся, что мы уже теперь должны почтить кого-то, с кем мы не смогли встретиться и кто пожертвовал для нас жизнью…
Сообщение адмиралтейства было кратким: "Несмотря на отдельные неполадки, которые еще станут предметом исследования, цель последнего полета дальнего действия достигнута. Пилот Альф погиб при выполнении задания во имя спасения разумных существ на низшем этапе развития. Совет постановил вписать его имя в большую книгу полетов. Как всегда, на мемориальной площади будет установлен памятник пилоту".
Несколько дней спустя на мемориальной площади поднялся еще один высокий обелиск с кометой, уходящей в вышину. Альф улыбаясь смотрел на Бритт в космическом комбинезоне, увековеченную в камне. Снова они были вместе - и теперь уже навсегда.
Теодор Старджон
Крошка и чудовище[8]
Ей надо было все разузнать о Крошке. Все, что возможно.
Пришлось назвать его Крошкой. Наверно, это было смешно, когда он был щенком. И тем более смешно стало потом.
Крошка был громадным датским догом с необрезанным хвостом. Гладкая, лоснящаяся коричневая шкура плотно облегала мощную грудь и плечи. Его лай был подобен грому. У него были огромные карие глаза, могучие черные лапы да еще большое доброе сердце.
Он родился на острове Сан-Круа, одном из Виргинских островов, где растут пальмы и сахарный тростник, веют ласковые ветры и тихо перешептываются травы, когда сквозь них пробирается фазан или мангуста. В руинах старого, построенного еще рабами дома живут крысы. Стены толщиной в сорок дюймов прерываются арками, сложенными из дикого камня. По пастбищам шныряют полевые мыши, а в ручьях поблескивают голубые мальки.
Но как получилось, что он стал необычным псом?
Когда Крошка был щенком и состоял лишь из лап да ушей, он научился множеству полезных вещей. И прежде всего - уважению к окружающим. Он научился уважать шустрых, злобных, бездушных скорпионов, после того как решил обнюхать увенчанный шипом хвост одного из них. Научился с почтением относиться к мертвенной тяжести воздуха, предвещавшей ураган, потому что тогда в имении начиналась суматоха, и существа, обитавшие там, становились деловитыми и послушными. Научился уважать справедливость дележки: если он отталкивал своих братьев и сестер, его отрывали от соска и кормушки - он был самым большим щенком в помете.
Он научился уважению. Его никто ни разу не ударил, но и не зная страха, он все же постиг осторожность. Боль от укуса скорпиона (он испытал это лишь однажды), сильные, но мягкие руки, укротившие его жадность, устрашающая ярость урагана, последовавшая за лихорадочными приготовлениями к его приходу, - все это научило его справедливости и уважению к осторожности. Он почти постиг основной закон этики: его не попросят сделать что-то или не запретят делать что-то без явной на то причины. Его послушание подразумевалось само собой, потому было наполовину осознано. Основываясь не на страхе, а на чувстве справедливости, оно не мешало Крошке быть находчивым.
Вот почему из Крошки получилось столь великолепное животное. Но все же этим нельзя объяснить, как он научился читать. Неясным оставалось и то, почему Алек был вынужден его продать - и не просто кому-нибудь, а отыскать Элистер Форсайт и продать пса ей.
А ей надо было понять, почему это случилось. От этого с ума можно было сойти. Она никогда не хотела иметь собаку. А если бы и хотела, то уж никак не датского дога. Но если бы она вдруг даже пожелала иметь датского дога, то ее выбор никак не мог пасть на Крошку, потому что жил он на острове Сан-Круа и его пришлось перевозить в Нью-Йорк самолетом.
Письма, которые она писала Алеку, были исполнены настойчивого любопытства. Как, впрочем, и его письма тех дней, когда он продал ей дога. Именно из этих писем Элистер узнала о скорпионе и урагане, о детстве Крошки и о том, как Алек воспитывал собак. И если при этом она узнала кое-что и о самом Алеке, это совсем не удивительно. Алек и Элистер Форсайт никогда не встречались, но тайна, связанная с Крошкой, сблизила их больше, чем людей, выросших вместе.
"Вы спрашиваете меня, почему я написал именно Вам, а не кому-нибудь другому, - отвечал Алек на ее прямой вопрос. - Могу признаться, что я Вас вовсе и не выбирал. Вас выбрал Крошка. Как-то у меня дома были туристы с прогулочного парохода. Мы сидели за коктейлями, и один из гостей упомянул Ваше имя. Насколько я помню, его звали доктор Швелленбах. Очень приятный старик. Услышав Ваше имя, Крошка вскинул голову, словно я его окликнул. Потом поднялся и подбежал к доктору, навострив уши и тычась ему в ноги. Я было подумал, что старик хотел дать ему поесть, но нет - он, должно быть, хотел, чтобы доктор Швелленбах повторил Ваше имя. Тогда я спросил доктора о Вас. На следующий день я рассказывал своим друзьям об этом случае, и стоило мне снова упомянуть Ваше имя, как Крошка бросился ко мне и уткнул нос в мою ладонь. Он весь дрожал. Это меня доконало. Я написал другу в Нью-Йорк, и он разыскал Ваше имя и адрес в телефонной книге. Остальное Вам известно. Сначала я хотел просто обо всем Вам рассказать, но потом почему-то предложил Вам купить дога. Я подумал, что будет нехорошо, если Вы с Крошкой не встретитесь. А когда Вы написали, что не сможете уехать из Нью-Йорка, мне ничего не оставалось, как послать к Вам Крошку. А теперь… не знаю, доволен ли я, что так все вышло. Судя по тому, что Вы целые страницы своих писем ко мне заполняете вопросами, мне кажется, что Вас очень встревожила эта дурацкая история".
Она отвечала:
"Пожалуйста, не думайте, что я встревожена! Ничуть! Я заинтересована, сгораю от любопытства и немного волнуюсь. Но ничего пугающего в этой ситуации нет. Я не могу Вам этого объяснить. В Крошке - порой мне кажется, что это исходит даже не от Крошки, - есть нечто бесконечно успокаивающее. Будто меня охраняет что-то другое, более значительное, чем этот умный пес. Все это странно и достаточно таинственно, но совсем не страшно.
8
[Th.Sturgeon. Tiny and the Monster: из сб. Th.Sturgeon. “A way home”] /Пер. с англ. К.Булычева