И, несмотря на возражения, добавил последний убойный аргумент:
— Я никогда не командовал в бою большим флотом. С сорока-пятьюдесятью кораблями еще справлюсь, а больше — не факт. Загублю все, — и, предупреждая возражения, добавил: — И никого из вас с собой не возьму. Не фиг. На кого я страну оставлю? Ребята, я, может, реально не вернусь. А вам жить, поэтому вы остаетесь. Это — приказ.
Все-таки дисциплина есть дисциплина. Поворчав еще для приличия и нахлебавшись кофе, народ потихоньку начал расходиться. Остался только Айнштейн. Вот с ним-то у Виктора и состоялся наиболее серьезный разговор.
— Александр Павлович, тяни время. Мне надо как минимум два месяца. Крути, как хочешь, хоть спои этого Полякова, но дай мне это время. Если я не вернусь через два месяца — принимай командование и действуй по обстоятельствам. И еще. Боюсь, американцы опять вмешаются. Мне нужны люди, разбирающиеся в их психологии, поэтому О'Салливана и Роммеля я беру с собой.
— Хорошо, командир. Все сделаю. Удачи тебе. Постарайся вернуться. Когда стартуешь?
— Немедленно. Ребятам потом скажешь. На всякий случай, прощай.
Глава 7
Кто сказал, что земля догорела дотла?
Больше в землю не бросите семя…
Кто сказал, что земля умерла?
Нет, она затаилась на время.
Дальнейшие действия Виктора были, как всегда, стремительны. Он вообще был человеком кризиса — когда все шло тихо и гладко, Виктор будто впадал в спячку, часто пуская дело на самотек или перепоручая его кому-нибудь, но если возникала реальная угроза, его действия становились быстрыми, решительными и невероятно, интуитивно точными. В эти моменты для него не существовало ни авторитетов, ни невыполнимых задач — все подчинялось одной-единственной цели, и пока что он всегда добивался того, чего хотел. В глобальном, правда, плане — мелкие неудачи, особенно на личном фронте, у него случались, как и у всех людей, и к ним он относился стоически и с юмором, но когда доходило до ГЛАВНОГО он никогда не отступал и даже мыслей не допускал о том, чтобы отказаться от этого. В этом, а также в надежной команде и вере в его простых людей, и крылся секрет его успехов.
Еще не успел остыть недопитый кофе в его каюте, а «Орел» в сопровождении сорока легких, восьми тяжелых и еще пятнадцати линейных крейсеров уже ложился на курс перехода к главной базе флота. В мире, откуда они уходили, не было станций межпространственного перехода, многократно ускоряющих процессы прыжков, они были только в пределах Империи, поэтому пришлось, как и в прошлом, разгоняться. Впрочем, гравитационные двигатели позволяли совершать разгон значительно быстрее импульсных, у Виктора даже появилась мысль, что он мог бы и не заморачиваться с обходными маневрами, а просто, пользуясь динамическими преимуществами своих кораблей, рвануть мимо русской эскадры, вряд ли там успели бы понять, что происходит, и уж тем более не успели бы его перехватить, однако он тут же отмел эту мысль, как тактически неграмотную. Действительно, в случае такого прорыва русский флот наверняка рванул бы за ним, а воевать, имея на хвосте такую массу кораблей, было бы затруднительно и, говоря по чести, опасно. Да и корабли обеспечения все равно были нужны, а как раз они оказались бы для русских кораблей идеальными мишенями.
Все шестьдесят четыре уходящих корабля, особенно тяжелые крейсера, были, может, и не самыми быстроходными кораблями флота, зато имели наибольшую автономность, а это было важно. Ну а что касается состояния механизмов, то как раз с этим проблем у имперского флота не было уже давно — средства, выделяемые на ремонт, модернизацию и строительство новых кораблей, были порой даже излишними, сейчас Империя могла это себе позволить. Словом, это была сила, и сила огромная, явно избыточная для демонстрационного удара, однако лучше перебздеть, чем недобздеть, как говаривал первый командир Виктора, и в этом он, как Виктор уже не раз успел убедиться, был прав. Впрочем, старики, при всей их кажущейся медлительности и избыточной осторожности, часто оказываются правы.
Одним броском эскадра вышла на курс перехода, разогналась и прыгнула. Высший пилотаж — ни один корабль не отстал и не сбил строя. Эффектное зрелище, и наверняка поучительное для любого врага, случись ему наблюдать это. Кстати, не раз бывало, что при виде вот так, внезапно выскочивших и сразу же начавших разгон имперских кораблей, противник просто начинал драпать — земные эскадры появлялись у границ Империи частенько и иной раз лишь чудо удерживало пальцы над кнопками и не давало начаться войне. Впрочем, это было раньше, последние года два никто уже не рисковал, пока вот русские всей массой не приперлись. Виктор тогда даже ощутил некую абстрактную гордость за соотечественников, как-никак первые за немалый срок, кто не побоялся бросить Империи перчатку.