— Ты про «реформу истории»?
Китти кивнула.
Феликс отвернулся, перешёл от окна к окну (из зелёного в рыжее).
— Девочка дорвалась до власти, — заговорил он негромко. — Впервые в жизни почувствовала себя чем-то значимым. Вот и отрывается теперь. Это пройдёт. Между прочим, нам повезло, — он снова резко развернулся к Китти. — Повезло, что живых людей это не затрагивает, только старые бумаги и учебники истории, если таковые ещё останутся. Это всегда можно будет откатить назад.
Китти покачала головой:
— Лаванда не откатит. И ты это знаешь.
— Послушай, — он напряжённо рассмеялся, — она всё ещё моя кузина. Это же не чокнутый диктатор вроде Нонине. Я всегда могу прийти, если её сильно занесёт, и что-то ей объяснить…
— Поэтому она не принимает тебя уже два месяца?
Все слова пресеклись; Феликс замолчал.
— Зато Гречаев к ней вполне вхож, — продолжила Китти как ни в чём не бывало.
Он глубоко вдохнул, отбил дробь по подоконнику.
— Можно было этого не делать.
— Чего?
— Можно было не бить по больному.
Китти с невинным вопросом подняла брови:
— Что такое, мы так не любим правду?
— Ладно, давай, — Феликс оторвался от своего окна и вступил в её сизоватую синь. — Да, не принимает. Не знаю, почему. Наверно, что-то не так сделал… может, был не слишком убедителен. Знаешь, что: я сейчас ещё раз попробую. Напишу ей в письменном виде, если она так хочет. Потому что у меня к ней тоже есть претензии, другого рода. И я их до неё донесу.
В углах рта Китти залегла знакомая полуулыбка-полуусмешка, за которую Феликс иногда её ненавидел.
— И она тебя послушает.
— Если не с первого раза, то со второго или с третьего. Всё устаканится постепенно, ну серьёзно.
— Ты ещё не понял? — Китти покачала головой. — До тебя не дошло? Что это только начало. Дальше всё будет только хуже.
— Ты это твердишь с самого выпускного, — пробурчал Феликс.
— Но ведь так и есть.
— Знаешь, что! — повернулся он к Китти. — Иди ты…
Не закончив, метнулся к лестнице.
Не двигаясь пока с места — нет никакой надобности — она подождала, пока Феликс сбежит вниз. Три поворота винта, примерно по десять ступенек — слышимость отличная, можно даже не смотреть.
Первый. Второй. Третий… А теперь дверь на выходе.
Правильно, об косяк её со всего размаху!
Китти чуть усмехнулась:
— Истерик.
3
Вечер был закреплён за студией — пусть не для главного канала, но эфиры никто не отменял. После Китти задержалась передать инструкции на завтра Павлику, своему коллеге: он очень старался, но по неопытности вкупе с обострённым чувством ответственности обязательно где-нибудь портачил. Домой она вернулась ближе к ночи.
Мама ещё не ложилась, заканчивала возиться на кухне.
— Китти, тебе там пришло что-то, — она между делом кивнула на пачку бумаг на столе.
— Спасибо.
Квитанции, какие-то старые извещения, потерявшие всякий срок… Межу ними заслуживал внимания белый запечатанный конверт. Китти оглядела его: никаких надписей. На ощупь — открытка или фотография. Китти осторожно вскрыла конверт и вытащила фото.
Вольдемар Замёлов, сразу после своего убийства.
Внешне невозмутимо, Китти внимательно рассматривала снимок. Тут надо бы понять; по возможности, припомнить всё, что имеет отношение.
Она помнила… Тогда тоже был октябрь, и она тоже возвращалась около полуночи… Впрочем, нет — ещё раньше, за несколько дней, Замёлов заглянул в приёмную, Китти как раз составляла плановый отчёт. Замёлов замешкался на мгновение: ясно было, что её присутствие здесь не входило в его планы. Однако уже в следующую секунду он сделал вид, что это всё равно и ничем не мешает, Китти точно так же сделала вид, что слишком поглощена бумагами, чтоб обратить на него внимание. Когда вместе работают естественные враги, надо уметь проявлять деликатность.
Окно от секретарского стола заслонял небольшой, но широкий фанерный шкаф с папками (сквозные просветы заставлены традесканцией). За этой перегородкой и скрылся Замёлов. О шкафе напротив стола — в лаковых дверцах всё отлично отражалось для Китти — он, видимо, позабыл.
Замёлов прошёл к окну, бдительно бросил взгляд по сторонам перед тем, как достать бумагу. Достав же, быстро пропихнул её в крупную угловатую шкатулку, что стояла на подоконнике — в щель между крышкой и задней стенкой. Бумага стукнулась о дно с отчётливым хлопком. Такой бы Китти услышала, даже если бы и вправду работала, не отвлекаясь. И, поняла она, Замёлов знает, что она услышала.