– Подозреваете поджог?
– Сопоставьте события, может, и сами догадаетесь, что я подозреваю, – пожал плечами Гринсливз и удалился. Через пять минут по гудящим проводам понеслось известие, что Питер Пипер, знаменитый писатель, погиб при загадочных обстоятельствах.
А в особняке Ван дер Гугена, в полумраке спаленки на верхнем этаже, жертвы трагедии внимали транзистору, сообщавшему об их смерти. Причиной полумрака отчасти были опущенные шторы, отчасти же, на взгляд Пипера, безрадостная перспектива, которую открывала перед ним его смерть. Ненастоящий автор – это уже достаточно скверно, но ненастоящий мертвец – это просто какой-то ужас. Зато Бэби новостям обрадовалась.
– Вот и все в порядке, – сказала она, – значит, по окрестностям даже проверять не станут. Слышал, что они сказали? Отлив начался, и водолазам вряд ли удастся отыскать тела.
Пипер окинул спальню унылым взглядом.
– Хорошо тебе говорить, – сказал он. – Ты словно не понимаешь, что я теперь никто. Паспорта у меня нет, все рукописи пропали. Как, по-твоему, мне вернуться в Англию? Не могу же я пойти в посольство за новым паспортом. И вообще появись я на люди – меня тут же арестуют за поджог, взрыв катера и покушение на убийство. Ужас, что ты натворила.
– Я освободила тебя от прошлого. Можешь теперь стать кем хочешь.
– Я всего-навсего хочу быть самим собой, – сказал Пипер.
Бэби с сомнением поглядела на него.
– Судя по твоему вчерашнему рассказу, тебе это не очень-то удавалось, – сказала она. – Или ты был самим собой, изображая автора чужой книги?
– Я хоть знал, что я – не он. А теперь я непонятно кто.
– Ты не мертвец. Уже неплохо.
– Может, и мертвец, – сказал Пипер, угрюмо глядя на зачехленную мебель: казалось, чехлы, как саваны, облекают безжизненные тела авторов, которым он когда-то столь ревностно подражал. Тусклый свет сочился сквозь прорези штор, точно проникал в склеп, в гробницу его писательских упований. На него напала тяжкая грусть; припомнился Летучий Голландец, обреченный скитаться по морям до того дня… но и Пиперу избавления не было. Он – соучастник преступления, целого ряда преступлений, и если даже пойти в полицию, ему все равно не поверят. Как ему верить? Разве похоже на правду, что Бэби, богатая женщина, подожгла собственный дом, взорвала прогулочный катер и потопила яхту своего мужа? Пусть даже она сама признает, что кругом виновата, – суда не миновать, и юристы Хатчмейера непременно заинтересуются, почему на катере оказался его чемодан. Всплывет и то, что он не автор «Девства», и все заподозрят… да нет, все наверняка сочтут его мошенником. Кстати, Бэби стащила четверть миллиона из сейфа в хатчмейеровском кабинете. Пипер покачал головой и, подняв глаза, увидел, что она с интересом наблюдает за ним.
– Не выйдет, детка, – сказала она, очевидно читая его мысли. – Теперь у нас общая судьба. Только выкинь какой-нибудь фортель, я живо объявлюсь и скажу, что ты меня похитил.
Но Пипер не собирался выкидывать фортелей.
– Как же нам быть теперь? – спросил он. – Нельзя ведь навечно засесть в чужом доме.
– Пробудем здесь дня два-три, – сказала Бэби, – потом двинемся дальше.
– Как? Ну вот как мы двинемся?
– Очень просто, – сказала Бэби. – Вызову такси, доедем до Бангора, а там самолетом. Тут и мудрить нечего. На суше нас искать не будут…
Ее прервал хруст гравия на дорожке. Пипер подошел к зашторенному окну и глянул вниз. Возле дома стояла полицейская машина.
– Полиция, – прошептал Пипер. – Вот тебе и не будут искать.
Бэби встала рядом с ним. Двумя этажами ниже раздавался безответный звонок.
– Проверяют, нет ли Ван дер Гугенов, вдруг они слышали что-нибудь подозрительное прошлой ночью, – сказала она. – Сейчас уедут.
Пипер смотрел на двух полицейских. Стоило только крикнуть – и… но Бэби впилась в его предплечье, и Пипер не издал ни звука. Полицейские обошли дом, сели в машину и уехали.
– Что я тебе говорила? – сказала Бэби. – Не мудри. Я спущусь на кухню, посмотрю, чем бы перекусить.
Пипер одиноко расхаживал по сумрачной комнате и думал, почему же он все-таки не, окликнул полицейских. Простых, понятных объяснений было недостаточно. Крикни он – и это доказывало бы, что к пожару он непричастен… ну, хоть какое-то свидетельство невиновности. Но он промолчал – почему? Промолчал – и упустил случай покончить со всем этим безобразием. Нет, не только от страха: тревожило, что он согласился, почти захотел остаться в пустом доме наедине с этой поразительной женщиной. Что ему помешало, когда он успел стать ее сообщником? Бэби – сумасшедшая, в этом он ничуть не сомневался, и все же его почему-то тянуло к ней Он в жизни не встречал никого на нее похожего. Она точно и знать не хотела условностей, подсказывающих обычные человеческие поступки: она могла спокойно посмотреть на полицию сверху вниз и сказать: «Сейчас уедут», будто это простой соседский визит. И они уехали. А он подчинился ей и будет впредь подчиняться: может быть, он действительно станет кем захочет в пределах той свободы, которую она сотворила для него мановением руки. Кем захочет? Он подумал о любимых писателях, но никто из них в его ситуации не бывал, а не имея перед глазами образчика, Пипер мог с грехом пополам рассчитывать только на себя. И на Бэби. Он станет таким, как она хочет. Вот оно в чем дело. И Пипер начал понимать, почему она его привлекает. Она знает, кто он такой. Она сказала это вчера вечером, еще до того, как начался кавардак. Она сказала, что он гениальный писатель, и это не пустые слова. Впервые он встретил человека, которому известно, кто он такой на самом деле, – и раз уж встретил, то расставаться им незачем. Сделав это пугающее открытие, Пипер в изнеможении лег на постель и закрыл глаза. Когда пришла Бэби с подносом, он крепко спал. Она нежно поглядела на него, потом поставила поднос, сняла чехол с кресла и укрыла Пипера. Он продолжал спать, завернувшись в чужой саван.
В полицейском участке Хатчмейер тоже с радостью бы уснул, да ему не давали. Все еще голый, кутаясь в одеяло, он отвечал на бесчисленные вопросы о его отношениях с женой и мисс Футл, о Пипере и миссис Хатчмейер; наконец о том, почему он выбрал для прогулки по заливу такую ненастную ночь.
– Вы всегда пускаетесь в плавание невзирая на погоду?
– Слушайте, я уже сказал вам: мы просто решили прокатиться. Мы никуда плыть не собирались, мы просто…
– Встали из-за стола и сказали: «Почему бы нам не проехаться?..»
– Мисс Футл это предложила, – сказал Хатчмейер.
– Ах вот как, она предложила? А миссис Хатчмейер никак не задело, что вы отправились на прогулку с другой женщиной?
– Мисс Футл не «другая женщина». То есть не в том смысле. Она – литературный агент. У нас общие дела.
– И вы ими занимаетесь нагишом на яхте во время мини-тайфуна? Что же это за дела?
– На яхте мы делами не занимались. Мы отдыхали.
– Я так почему-то и подумал. В голом виде хорошо отдыхается.
– Сначала я был одетый. Потом промок и разделся.
– Промокли, потом разделись? А не наоборот?
– Конечно нет. Слушайте, мы еле успели отплыть, как разразился шторм…
– А дом загорелся. А катер взорвался. А миссис Хатчмейер случайно разорвало на части вместе с мистером Пипером…
Но тут взорвался сам Хатчмейер.
– Ну что ж, мистер Хатчмейер, вам, видно, хочется крутого разговора, – сказал Гринсливз, когда Хатчмейера затолкали обратно в кресло. – Так и быть, теперь держитесь.
Его прервал сержант, что-то прошептавший ему на ухо. Гринсливз испустил тяжелый вздох.
– Уверен?
– Так она говорит. Говорит, прямо из больницы. Гринсливз вышел посмотреть на Соню.
– Мисс Футл? Это вы – мисс Футл?
– Да, – кивнула Соня. Шеф полиции мог заметить, что в одном Хатчмейер был прав: назвать мисс Футл слабой женщиной язык не поворачивался.
– Ладно, снимем с вас показания, – сказал он и повел ее в другой кабинет. Показания с Сони снимали два часа. Гринсливз составил совсем новое понятие о деле: мисс Футл ему в этом очень помогла.
– Так, – сказал он Хатчмейеру, – давайте расскажите-ка нам, что было в Нью-Йорке со встречей Пипера. Вы там, кажется, побоище устроили?