Итак, Бэби вполне отвечала требованиям Пипера к идеальной возлюбленной; но самой ей ничуть не льстило понимание, что она лишь дублирует воображаемую героиню, вдобавок еще и придуманную не им, а настоящим автором «Девства». В упоении Пипера ей порою чудилось что-то вурдалачье, и, глядя в потолок из-за его плеча, Бэби с ужасом чувствовала, что, может быть, ее вовсе и нет, что она невзначай сошла со страниц «Девства» – призрак вымысла, тускнеющего в «Возвратном труде» и расплывающегося на пути к третьей версии. В будущем она, значит, обречена быть оболочкой наигранных чувств, порожденным словесностью половым органом, используемым в промежутках между писанием. Изменился даже дневной распорядок. Пипер желал теперь писать утром, ехать по жаре и ранним вечером останавливаться в мотеле, чтобы прочесть ей написанное поутру и потом соотноситься.
– Ты не можешь как-нибудь для разнообразия выразиться прямо? – спросила Бэби однажды вечером по прибытии в Таскалусу. – Уж если мы этим занимаемся, так зачем миндальничать?
Но Пипер прямо выражаться не хотел. В «Девстве» не было прямых слов, и в «Нравственном романе» это называлось «соотношение».
– То, что я испытываю к тебе… – начал он, но Бэби перебила.
– Читали, знаем. Кино можно не показывать.
– Итак, – сказал Пипер, – я испытываю к тебе…
– Да ничего, – отрезала Бэби, – ничего ты ко мне не испытываешь. К этой чернильнице, в которую суешь перо, и то больше, чем ко мне.
– Это мне нравится, – сказал Пипер.
– А мне нет, – заметила Бэби с новой, надрывной нотой в голосе. Она подумала было бросить Пипера прямо здесь, в мотеле, и отправиться дальше одной. Но подумала мельком. Не зря же она подожгла свой дом, не зря исчезла из мира: нет, она теперь навечно связана с литературным неандертальцем, который думает, будто писательство – это уход в прошлое и бестолковое подражание давно умершим романистам. И, что хуже всего, пиперовская одержимость прошлым казалась ей зеркальным отражением собственной. Она тоже сорок лет провоевала с временем, посредством хирургических уступок сохраняя внешний облик той безмозглой красотки, которая была в 1935 году избрана мисс Пенобскот. У них столько общего, и Пипер дан ей в память о собственном неразумии. Все это прошло – и жажда юности, и желание быть по-прежнему обольстительной. Впереди была только смерть – и уверенность, что хотя бы над мертвым ее телом бальзамировщики корпеть не будут. Об этом-то она позаботится заранее.
Она и так уж о многом позаботилась. В приступе романтического сумасбродства она сама себя сожгла и утопила, чем опять-таки породнилась с Пипером. Оба они стали призрачными и жильцами череды однообразных мотелей, он – со своими гроссбухами и ее телом, она – с ощущением дикой бессмыслицы и бредовой тщеты. Этой ночью, когда Пипер соотносился, безжизненно простертая под ним Бэби приняла решение. Мотелей больше не будет: они свернут с торной дороги и проселками доберутся до неведомых захолустий дальнего Юга. А там что нужно случится само, помимо ее воли.
С Френсиком все уже происходило помимо его воли. Он сидел за пластикатовым столиком на кухне у Синтии Богден, жевал кукурузные хлопья и силился забыть предрассветные происшествия. Ошалев от плотоядных аппетитов Синтии, он сделал ей предложение. В алкогольном тумане это казалось единственным спасением от инфаркта и способом дознаться, кто же все-таки автор «Девства». Но предложение в ночи так ошеломило миссис Богден, что ей было не до подобных пустяков. В конце концов Френсик ухитрился проспать несколько часов и был разбужен сияющей Синтией с чашкой чаю на подносе. Френсик дотащился до ванной, побрился чьей-то бритвой и явился к завтраку, решив скорее разузнать все, что можно. Однако в мыслях у миссис Богден было одно лишь предстоящее бракосочетание.
– Мы ведь устроим церковную свадьбу? – спросила она у Френсика, ковырявшего переваренное яйцо.
– Какую?.. А, да.
– Я всегда хотела, чтоб это было в церкви.
– Я тоже, – сказал Френсик с воодушевлением примерно таким же, как если бы ему предложили проследовать в крематорий. Он искрошил яйцо и повел лобовую атаку. – Ты, кстати, встречалась с автором «Девства ради помедлите о мужчины»?
Миссис Богден на миг отвлеклась мыслью от приделов, алтарей и Мендельсона.
– Нет, – сказала она. – Рукопись пришла почтой.
– Почтой? – переспросил Френсик, уронив ложечку. – И тебе это не показалось странным?
– Ешь свое яйцо, – сказала миссис Богден. Френсик затолкал ложку крошева в пересохший рот.
– Откуда она пришла?
– Из «Ллойдз банка», – сказала миссис Богден и налила себе еще чашку чаю. – Чаю налить?
Френсик кивнул. Надо было как-то ополоснуть рот от налипшего яйца.
– «Ллойдз банка»? – выговорил он наконец. – Но ведь были же в рукописи неразборчивые места? Как ты поступала?
– Ой, да просто звонила и спрашивала.
– Звонила? Куда – в «Ллойдз банк», а они…
– Ох, какой ты глупенький, Джефри, – сказала миссис Богден. – Да не звонила я в «Ллойдз банк». У меня же был другой номер.
– Какой другой номер?
– По которому я звонила, глупыш, – сказала миссис Богден и посмотрела на часы. – Ой, сколько времени: почти уже девять. Из-за тебя я опаздываю, противный мальчишка. – Она кинулась прочь из кухни и вернулась совершенно одетая.
– Когда будешь готов, вызови такси, – сказала она, – и приезжай ко мне в контору. – Она крепко поцеловала Френсика в губы, слизнув с них яичную крошку, и отбыла.
Френсик встал на ноги, выполоскал рот над раковиной и обмыл ее струей воды. Потом он набил нос табаком, подлил себе чаю и пораскинул мозгами. Звонила по другому номеру? Чем дальше он рыл, тем глубже закапывался. Подбираясь под автора «Девства», он сам угодил… Френсика передернуло. Именно что в яму, да еще в какую! Уныло сидя в уборной, он пытался обдумать свой следующий ход. Телефонный номер. Автор корректирует машинистку по телефону? По сравнению с этими вывертами собственное его поведение последних дней казалось прямо-таки разумным, хотя сделать предложение Синтии Богден было явно верхом безрассудства. Из уборной он вышел минут через десять и направился в прихожую, к телефону на столике. Френсик просмотрел телефонную книжку миссис Богден: но если нужный ему номер и был где-нибудь записан, то не там. Он вернулся на кухню, выпил чашку растворимого кофе, взял еще понюшку табаку и наконец вызвал такси.
Такси приехало в десять, а в половине одиннадцатого Френсик заставил себя переступить порог Машинописного агентства. Миссис Богден ожидала его; двенадцать чудищ за машинками – тоже.
– Девочки, – эвфемистически выразилась миссис Богден, когда Френсик опасливо сунул нос в дверь, – знакомьтесь с моим женихом, мистером Джефри Коркадилом.
Существа повставали со стульев и пророкотали поздравления, а миссис Богден лучилась счастьем.
– Теперь – кольцо, – сказала она, когда поздравления смолкли, и Френсик последовал за ней на улицу. Чертовой бабе нужно кольцо. Ладно, лишь бы не очень дорогое. Оказалось – очень.
– Пожалуй, мне нравится этот солитер, – сказала она ювелиру. Услышав цену, Френсик вздрогнул, и весь его план зашатался, но помогло внезапное озарение. В конце концов, что такое пятьсот фунтов, когда на карту поставлено все его будущее?