— Мистер Пипер — знаменитый британский романист, — громогласно заявила она, но для таких прямых высказываний время было потеряно, В стену ударились метательные снаряды, разорванные транспаранты стали оружием, а Пипера оттащили назад.
— Я никого не расстреливал, — вскрикивал он. — Я никогда не был в Польше… — Но его не слушали. Захрюкали полицейские рации: требовались подкрепления. Выходцев из Сибири оттеснили Веселые Гомосеки, желавшие заявить о себе. Тем временем кордон прорвали восторженные старушки: они кинулись прямо к Пиперу.
— Нет, ничего подобного! — визгнул он, спасаемый от полицейских. — Я самый обыкновенный…
Соня схватила шест бывшего плаката «Чем старше, тем влюбленнее» и сшибла накладные груди одной из самых порывистых поклонниц Пипера.
— Не выйдет! — крикнула она. — Он мой! — и оставила без парика еще одну поклонницу. Веселые Гомосеки шарахнулись от ее всесокрушающего шеста. Пипер с полицейскими прятались за ее спиною, а Макморди кричал и подбадривал. В образовавшейся свалке сторонники палестинцев объединились с радетелями Израиля и начисто ликвидировали Веселых Гомосеков, продолжив затем собственную битву. Соня затащила Пипера обратно в лифт. Макморди присоединился к ним и нажал кнопку. Минут двадцать они ездили вверх-вниз, не участвуя в борьбе за Пипарфата, О’Пипера и Пипмана.
— Нечего сказать, устроили встречу, — сказала Соня Макморди. — А я-то, дура, привезла беднягу на это побоище.
Бедняга съежился в углу лифта. Не обращая на него внимания, Макморди сказал:
— Нужна реклама — и реклама будет. Первая телепрограмма. Наверное, уже снимают.
— Потрясающе, — сказала Соня, — а дальше чем порадуете? Гибелью «Титаника»?
— Это шарахнет по газетам… — начал было Макморди, но из угла лифта донесся глухой стон: по Пиперу уже шарахнули. Рука его кровоточила. Соня опустилась на колени рядом с ним.
— Что с тобой, миленький? — спросила она. Пипер вяло указал на летающую тарелку с надписью «Долой лагеря!» и бритвенными лезвиями по краям. Соня обернулась к Макморди.
— Это небось тоже ваша идея? — завопила она. — Тарелочки с бритвочками! Да такой штукой можно голову срезать!
— При чем тут я?.. — начал оправдываться Макморди, а Соня остановила лифт.
— «Скорую помощь»! «Скорую помощь»! — кричала она, однако полицейским удалось вывести Пипера из помещения гавани лишь через час. К тому времени заказанное Хатчмейером побоище уже закончилось — и для многих демонстрантов плачевно. Шоссе было усеяно битым стеклом, повсюду валялись изломанные плакаты и канистры из-под слезоточивого газа. По дороге к санитарной машине Пипер изошел слезами. Он крепко сжимал свою раненую руку, укрепляясь в убеждении, что угодил в сумасшедший дом.
— Что-нибудь я не так сделал? — спросил он у Сони дрогнувшим голосом.
— Нет-нет, милый. Все так.
— Все как надо, все отлично! — утвердил Макморди, поглядывая на порез. — Только вот крови маловато.
— Чего вам еще надо? — цыкнула на него Соня. — Увечий? Может, обойдетесь?
— Крови надо, — сказал Макморди, — По цветному телевидению кетчуп не пройдет. Надо настоящую. — Он повернулся к медсестре: — Кровь для переливания захватили?
— Для переливания? Это с такой-то царапиной переливание? — удивилась та.
— Слушай, — сказал Макморди, — у этого малого гемофилия. Хочешь, чтоб он умер от потери крови?
— У меня нет гемофилии, — запротестовал Пипер, но протест его заглушила сирена.
— В срочном порядке! — орал Макморди. — Давай вон ту бутыль!
— Да вы вконец, что ли, спятили? — крикнула Соня, когда Макморди схватился с медсестрой. — Мало ему досталось без вашего переливания?
— Не хочу переливания, — заверещал Пипер. — Не нужно мне крови!
— Вам — нет, а телекамерам — да, — сказал Макморди. — В цвете, понятно?
— Я не буду делать пациенту переливание, — сопротивлялась медсестра, но Макморди уже завладел бутылкой и ковырялся с пробкой.
— Вы же не знаете его группы крови! — вскрикнула медсестра, когда пробка подалась.
— Делов-то, — отмахнулся Макморди и вылил бутыль на голову Пиперу.
— Ну поглядите, что вы наделали, — завыла Соня. Пипер лишился чувств.
— Это мы сейчас, — заверил Макморди. — Аттика у нас покажется детским праздником! — И он пришлепнул на лицо Пиперу кислородную маску. Когда Пипера приняли из машины в носилки, он выглядел мертвее убитого. Залитое кровью и залепленное маской лицо потемнело: в суматохе забыли включить подачу кислорода.
— Он еще жив? — спросил репортер, не отстававший от машины.
— Кто знает? — восторженно отозвался Макморди. Пипера понесли в приемный покой, а испятнанная кровью Соня пыталась унять ошалевшую медсестру.
— Какой-то ужас! В жизни не видела ничего подобного! И это в моей машине! — кричала она на газетчиков и телерепортеров, пока ее не уволокли вслед за пациентом. Когда окровавленные носилки с телом Пипера были погружены на каталку и увезены, Макморди удовлетворенно потер руки. Кругом жужжали телекамеры. Мистер Хатчмейер будет доволен. Товар лицом.
Мистер Хатчмейер был доволен. Он наблюдал побоище по телевизору с явственным одобрением и со всем пылом любителя драк.
— Давай, малый! — заорал он, когда молодой сионист сшиб с ног безвинного пассажира-японца плакатом с надписью: «Помни и не забывай». Сбоку возник полицейский, но его тут же повергла чья-то невидимая рука. Телеизображение затряслось: оператор получил пинка под зад. Потом стало отчетливо видно пожилую женщину, простертую в крови.
— Здорово, — сказал Хатчмейер, — молодец Макморди. Умеет парень проворачивать дела.
— По-твоему умеет, — неодобрительно отозвалась Бэби.
— Что значит по-моему? — отвлекся от экрана Хатчмейер. Бэби пожала плечами.
— Я вообще насилия не одобряю.
— Как так не одобряешь? Без насилия не обойтись. Жизнь есть жизнь: кто кого. Не разбив яиц, яичницы не сделаешь.
Бэби пристально смотрела на экран.
— Из тех двоих уже сделали.
— А это человеческая природа, — сказал Хатчмейер, — человеческую природу не я изобрел.
— Ну да, ты ее просто эксплуатируешь.
— Жить-то надо.
— Кому как, — возразила Бэби. — Тебе надо, а вон та — умирай.
— С тобой говорить — что дерьмо толочь, — рассердился Хатчмейер.
— Самое для тебя подходящее занятие, — сказала Бэби. Хатчмейер уставился на экран, чтоб не видеть и не слышать жены. Из таможни появился отряд полиции с Пипером.
— Вот он, — сказал Хатчмейер. — Видать, обделался с перепугу, Бэби глянула и вздохнула. Затравленно озиравшийся Пипер вполне отвечал ее надеждам: молодой бледный, чувствительный и ужасно уязвимый. Как Китс под Ватерлоо.
— Кто эта толстуха рядом с Макморди? — спросила она, когда Соня заехала в пах живописному украинцу, плюнувшему ей на платье.
— Да это моя девочка! — радостно вскричал Хатчмейер. Бэби недоверчиво поглядела на него.
— Шутишь. Этой медведице только штанги выжимать, а если тебя разок обожмет — из бандажа выскочишь.
— К дьяволу мой бандаж! — опять рассердился Хатчмейер. — Я тебе просто говорю, что эта лапочка-малышечка торгует книгами, как богиня.
— Торговать, может, и торгует, — сказала Бэби. — Но какая она «лапочка-малышечка» — видней тому русскому, который из-за нее корячится на мостовой. Как, ты сказал, ее зовут?
— Соня Футл, — мечтательно ответствовал Хатчмейер.
— Похоже на то, — согласилась Бэби. — Ишь ведь как она отфутболила того дюжего ирландца. Спасибо, если бедняга когда-нибудь на ноги встанет.
— А ну тебя знаешь куда, — сказал Хатчмейер и удалился в свой кабинет, чтоб не расстраиваться от язвительных комментариев Бэби. Он позвонил в нью-йоркское отделение и велел сделать машинный перерасчет тиража романа «Девства ради помедлите о мужчины», исходя из того, что автор заново разрекламирован. Потом заказал в типографии плюс полмиллиона. Наконец выторговал в Голливуде пятипроцентную надбавку за телесерийный показ. И все это время его осаждал соблазнительный образ Сони Футл и донимали размышления, как бы естественным путем отправить на тот свет останки мисс Пенобскот 1935 года, не расставаясь с двадцатью миллионами долларов. Может, Макморди что-нибудь придумает. Задавить бы ее, гадюку, тем же сексом. А что, это как раз естественно. И кстати, Пипер прямо кидается на старух. Да, это, пожалуй, мысль.