— Пока обошлось, — проворчал он, — только ведь раз наших тел не отыскали, значит, будут искать нас. Это же само собой разумеется.
— Они решат, что тела унесло отливом, — невозмутимо заявила Бэби. — Так бы и было, если б мы утонули. И я слушала в Белсуорте, что найдены наши чемоданы, а в них твой паспорт и мои драгоценности. Стало быть, нас нет в живых. Не такая я женщина, чтобы расстаться с жемчугом и бриллиантами, пока меня бог не приберет.
Пипер счел этот ход мысли довольно убедительным. «Френсик и Футл» в его смерть безусловно поверят, но без паспорта и гроссбухов…
— Рукописи мои тоже найдены? — спросил он.
— Об этом речи не было, но, уж наверное, где паспорт, там и рукописи.
— Не знаю, как мне быть без рукописей, — сказал Пипер. — Это труд всей моей жизни.
Он лежал, глядел, как мелькают в синем небе верхушки деревьев, и думал о труде своей жизни. Теперь он не допишет «Поиски утраченного детства» и не станет признанным гением. Все его надежды пожрало пламя и поглотила пучина. На остаток дней в земной юдоли ему суждена посмертная слава автора «Девства». Это была невыносимая мысль, и Пипер проникся решимостью избавиться от чужой славы. Наверное, как-нибудь можно опубликовать опровержение. Но опровергать из-за гроба — дело нелегкое. Вряд ли можно просто написать в литературное приложение «Тайме», что «Девство» — не его роман и что «Френсик и Футл» уговорили его выдать себя за автора в своих корыстных целях. И подпись: «Покойный Питер Пипер»… Нет, это абсолютно исключено. А с другой стороны — нельзя же войти в историю литературы автором порнографического романа! Пипер спорил сам с собой, пока не уснул.
Когда он проснулся, они уже пересекли границу штата и были в Вермонте. Ночевать остановились в маленьком мотеле на берегу озера Шамплейн. Бэби расписалась в книге для приезжих за мистера и миссис Касторп, а Пипер тем временем отнес в коттедж два пустых чемодана, заимствованных у Ван дер Гугенов.
— Завтра запасемся одеждой и прочим, — сказала Бэби. Но Пипера эти низкие материи не занимали. Он стоял у окна, пытаясь освоиться с дикой мыслью, что он и эта безумная женщина связаны узами крепче супружеских.
— Ты хоть понимаешь, что мы теперь никогда не сможем разлучиться? — спросил он наконец.
— Это почему же? — отозвалась Бэби из-под душа.
— По той простой причине, что у меня нет документов и я не могу устроиться на работу, — сказал Пипер, — и еще потому, что деньги все у тебя; а если кто-нибудь из нас попадется полиции, то сидеть нам обоим за решеткой до скончания дней.
— Мрачно смотришь на вещи, — сказала Бэби. — Жить надо по вдохновению. Уедем куда-нибудь, где нас и не вздумают искать, и начнем все заново.
— Куда же это?
— Да на Юг. На дальний Юг, — сказала Бэби, выходя из ванной. — Вот куда Хатчмейер носа не сунет. Он почему-то боится ку-клукс-клана.
— А какого черта делать мне на дальнем Юге? — спросил Пипер.
— А попробуй писать романы в южном вкусе. Хатч хоть и не бывал там, но южных романов выпустил видимо-невидимо: на обложке обычно мужчина с хлыстом и запуганная девица. Сплошные бестселлеры.
— Мне только такие и писать, — мрачно сказал Пипер, включая душ.
— Пиши под псевдонимом.
— Да уж придется, благодаря тебе.
Когда за окнами стемнело, Пипер улегся, продолжая размышлять о будущем. В постели рядом вздыхала Бэби.
— Какое счастье, когда мужчина не мочится в умывальную раковину, — проговорила она. Пипер словно и не заметил этого приглашения.
Наутро они тронулись дальше окольными путями, медленно, но верно подвигаясь к югу. А Пипер все думал и думал, как ему вернуться на писательскую стезю.
В Скрэнтоне, где Бэби с приплатой обменяла их рухлядь на новый «форд», Пипер купил себе два гроссбуха, бутыль Хиггинсовых чернил (на пробу) и ручку марки «Эстербрук».
— Хотя бы дневник буду вести, — объяснил он Бэби.
— Дневник? Ты и в окошко-то не смотришь, а едим мы в стоячих закусочных — что писать в дневнике?
— Я думал начать его задним числом. Как своего рода реабилитацию. Я бы…
— Реабилитацию? И каким это «задним числом»?
— Ну, начал бы с того, как Френсик уговорил меня ехать в Штаты, а там день за днем — путешествие и… так далее.
Бэби сбросила скорость и отъехала на обочину.
— Погоди-ка, давай разберемся. Ты, значит, начинаешь…
— Кажется, с десятого апреля, когда я получил телеграмму от Френсика.
— Так-так. Десятого апреля — а дальше?
— Ну, я напишу, как я не хотел, а они меня уламывали — что, мол, напечатают «Поиски» и все такое прочее.
— А где же конец?
— Конец? — удивился Пипер. — О конце и не думал. Я просто продолжу, день за днем…
— Про пожар и тому подобное? — подсказала Бэби.
— Конечно, и про это. Ведь не обойдешь.
— Как он, стало быть, случайно начался? — Бэби поглядела на него и покачала головой.
— Ты, значит, напишешь, что я подожгла дом и запустила катер навстречу Хатчмейеру и этой Футл? Так, что ли?
— Ну да, — сказал Пипер. — Так ведь оно и было, а…
— Называется реабилитация. И не думай даже, выбрось из головы. Без меня ты себя не реабилитируешь, а я же тебе сказала, что у нас теперь на двоих одна судьба.
— Хорошо тебе говорить, — горько сказал Пипер, — на тебе не висит авторство мерзейшего романа, не то что…
— На мне висит гений, с меня хватит, — сказала Бэби и включила зажигание. Пипер нахохлился и насупился.
— Я только и умею, что писать, — сказал он, — а ты мне не позволяешь.
— Почему это не позволяю? — сказала Бэби. — Пожалуйста, но дневники задним числом — это обойдешься. Мертвецы вообще помалкивают. Дневников они уж точно не ведут, и вообще я как-то не понимаю, чего ты так набрасываешься на «Девство». По-моему, прекрасная книга.
— Разве что по-твоему, — сказал Пипер.
— Очень мне интересно, кто же ее все-таки написал. Недаром ведь, наверное, за других прячется.
— Стоит прочесть это скотство — и понятно почему, — сказал Пипер. — Сплошной секс. И теперь все будут думать, что это я.
— А ты бы написал вообще без секса? — спросила Бэби.
— Конечно Это во-первых, а во вторых…
— Ну, и не пошла бы книга. Настолько-то я разбираюсь в издательском деле.
— И ладно, и пусть, — сказал Пипер. — Такие книги подрывают человечность — вот в чем их вред.
— Ну, так перепиши ее по-своему, — она запнулась на пороге озарения и задумалась.
Через двадцать миль показался небольшой городок. Бэби припарковала машину и пошла в универмаг. Вернулась она с экземпляром «Девства».
— Берут нарасхват, — сказала она и протянула ему книгу.
Пипер посмотрел на свою фотографию, украшавшую задник суперобложки. Она была сделана в Лондоне, в те безмятежные дни, когда он любил Соню, — и его лицо, растянутое дурацкой улыбкой, показалось ему чужим.
— Зачем это мне? — спросил он.
Бэби усмехнулась.
— Пиши.
— Писать? — удивился Пипер. — Она ведь уже…
— Написана, но не так, как ты бы написал, а ты ее автор.
— Какой я, к дьяволу, автор?
— Кисик, где-то в необъятном мире есть человек, который написал эту книгу. Он это знает, Френсик знает и эта сучка Футл тоже; ну, и мы с тобой. Вот и все. Хатч — и тот не знает.
— Слава богу, — сказал Пипер.
— Видишь, даже ты говоришь «слава богу»; а «Френсик и Футл» повторяют это днем и ночью. Хатч заплатил за роман два миллиона: сумма изрядная.
— Сумма громадная и постыдная, — сказал Пипер. — Ты знаешь, что Конрад получил за?..
— Не знаю и знать не хочу. Меня интересует другое: что будет, когда ты перепишешь роман своим дивным почерком, а Френсик получит рукопись.
— Френсик получит… — начал Пипер, но Бэби сделала ему знак молчать.
— Да, твою рукопись, — сказала она, — из-за гроба.
— Мою рукопись из-за гроба? Да у него ум за разум зайдет.
— Это еще что, потом мы запросим аванс и потребуем отчислений с продажи, — сказала Бэби.