— Кое-куда — здесь, — предупредительно сказала она. Френсик шарахнулся в ванную и запер за собой дверь. Несколько минут он глядел на свое отражение, недоумевая, чем он так прельстителен для женщин самой хищной породы, зарекался иметь с ними дело и обещал себе никогда больше не корить Джефри Коркадила за его сексуальные предпочтения; наконец пришлось выйти и проследовать в спальню Синтии Богден, розовую-розовую. Шторы были розовые, палас розовый, мягкая стеганая обивка тахты — розовая. И рядом розовый торшер. На тахте розовый Френсик разбирался с розовым бельем Синтии Богден, нашептывая в ее розовое ухо приторно-розовые нежности.
Через час на розовых простынях лежал уже не розовый, а кирпичный Френсик, дрожащий с головы до ног. За его старания не осрамиться и угодить любыми средствами расплачивалась кровеносная система. А сексуальные кунштюки миссис Богден, опробованные в недаром расторгнутом браке и почерпнутые, вероятно, из какого-нибудь бредового пособия, как сделать секс волнующим, вынудили Френсика к таким позициям, какие не приснились бы самым его отъявленно эротическим авторам. Он пытался отдышаться, попеременно благодаря бога за то, что это кончилось, и опасаясь, что кончится все-таки инфарктом. Над ним возникла голова Синтии в нерушимой прическе.
— Не разочарован? — спросила она. Френсик поднял глаза и яростно замотал головой. Всякий другой ответ был бы равнозначен самоубийству. — А теперь мы еще капельку выпьем, — сказала она и, к изумлению Френсика, легко выпрыгнув из постели, вмиг принесла бутылку виски, присела на край тахты и плеснула понемногу обоим. — За нас, — сказала она. Френсик осушил стакан залпом и протянул его за новой порцией. Синтия улыбнулась и вручила ему бутылку.
В Нью-Йорке Хатчмейеру тоже нездоровилось — правда, по иной причине. Его чуть не хватил удар из-за трех с половиной миллионов долларов.
— Какие такие у них свои сомнения? — орал он на Макморди, сообщившего, что страховая компания задерживает выплату компенсации. — Обязаны заплатить! Зачем же я страхую недвижимость, если мне не платят за ее поджог?
— Не знаю, — ответил Макморди. — Я вам докладываю, что мне сказал мистер Синстром.
— Подать мне сюда Синстрома! — заорал Хатчмейер. Макморди подал Синстрома. Тот вошел в кабинет, уселся и учтиво посмотрел на крупнейшего издателя Америки сквозь очки в стальной оправе. — Так вот я не знаю, чего вы там копаетесь… — начал Хатчмейер.
— Докапываемся до истины, — сказал мистер Синстром. — И не более того.
— Это пожалуйста, — разрешил Хатчмейер. — Докапывайтесь и раскошеливайтесь.
— Дело в том, мистер Хатчмейер, что мы выяснили, как начался пожар.
— Как же?
— Некто поджег дом с помощью канистры бензина. Некто — миссис Хатчмейер.
— Откуда вы знаете?
— Мистер Хатчмейер, наши эксперты могут сообщить вам, какой лак был на ногтях вашей жены, когда она извлекла из сейфа четверть миллиона долларов, которые вы туда положили.
— Ну да? — сказал Хатчмейер, с подозреньем оглядев собеседника.
— Уверяю вас. Нам известно также, что она загрузила на катер пятьдесят галлонов бензина. При посредстве Пипера. Он таскал канистры: у нас имеются те и другие отпечатки.
— На черта ей это было надо?
— Уж это вам лучше знать, — заметил мистер Синстром.
— Мне? Я был на середине треклятого залива. Как я мог знать, что делается у меня в доме?
— В это мы не вникаем, мистер Хатчмейер. Странное, правда, совпадение, что вы поехали в шторм кататься с мисс Футл, а жена ваша тем временем подожгла дом и инсценировала свою гибель…
— Инсценировала гибель? — Хатчмейер побледнел. — Вы сказали…
— Между собой мы это называем синдромом Стонгауза, — кивнул мистер Синстром. — То и дело кому-то бывает надо, чтобы его считали погибшим: он исчезает, а дорогие близкие предъявляют страховку. Вы требуете выплаты трех с половиной миллионов долларов, а очень может статься, что ваша жена пребывает где-нибудь в добром здравии.
Хатчмейер втянул голову в плечи от кошмарной мысли, что Бэби, может статься, еще жива и таскает при себе документальные улики уклонения от налогов, подкупов и незаконных сделок, вполне достаточные, чтобы упечь его в тюрьму. По сравнению с этим невыплата трех с половиной миллионов долларов — сущая безделица.
— Просто не могу поверить, что она такое сделала, — сказал он наконец. — У нас же была счастливая семья. Никаких сложностей. Все ей пожалуйста…
— В том числе молодые люди? — спросил мистер Синстром.
— Нет, молодые люди не в том числе! — крикнул в ответ Хатчмейер и пощупал свой пульс.
— Между тем этот писатель Пипер был молодой человек, — сказал мистер Синстром, — а насколько я слышал, миссис Хатчмейер была неравнодушна…
— Вы что, обвиняете мою жену? Да я вас…
— Мы никого ни в чем не обвиняем, мистер Хатчмейер. Как я сказал: мы всего-навсего докапываемся до истины.
— Значит, вы говорите мне, что моя жена, моя дорогая малютка Бэби, нагрузила катер бензином и покушалась убить меня посреди…
— Именно это я вам и говорил. Впрочем, — добавил мистер Синстром, — взрыв перед столкновением мог быть и случайностью.
— Ну, оттуда, где я стоял, на случайность это было не похоже, можете мне поверить, — сказал Хатчмейер. — Вот вылетел бы прямо на вас катер из темноты — так небось не торопились бы с инсинуациями.
Мистер Синстром поднялся.
— Итак, вам желательно, чтобы мы продолжили наши розыски? — спросил он.
Хатчмейер заколебался. Если Бэби жива, то продолжать розыски — последнее дело.
— Ну, не верится, что моя Бэби могла на такое пойти, вот и все, — сказал он.
Мистер Синстром снова сел.
— Если она пошла на такое и мы это докажем, то боюсь, что миссис Хатчмейер подлежит суду. Поджог, покушение на убийство, обман страховой компании. Мистер Пипер тоже — как пособник. Я слышал, он популярный автор. Таким всегда найдется работа в тюремной библиотеке. И процесс сенсационный. Если, стало быть, вы всего этого хотите…
Хатчмейер ничего этого не хотел. Сенсационные процессы, на которых Бэби со скамьи подсудимых оправдывается тем, что… Ох, не надо. Совсем даже не надо. А «Девство» и так раскупают сотнями тысяч, общий тираж давно перевалил за миллион, а если будет кино, то компьютер предсказывает что-то сногсшибательное. Нет, обойдется без сенсационных процессов.
— А если не хочу? — спросил он. Мистер Синстром подался вперед.
— Можем прийти к соглашению, — сказал он.
— Мы-то можем, — подтвердил Хатчмейер, — а вот легавые…
— Сложили руки и ждут наших разъяснений, — качнул головой мистер Синстром. — Мне же это видится так…
Когда он закончил, Хатчмейеру это виделось так же. Страховая компания объявит, что полностью удовлетворила иск, а Хатчмейер напишет заверенный отказ от иска. Так он и сделал. Три с половиной миллиона долларов даже в пересчете на центы — это вздор, лишь бы не ожила Бэби.
— А что будет, если вы правы, и она возьмет да и объявится? — спросил он, когда мистер Синстром собрался уходить.
— Тогда я вам не завидую, — сказал мистер Синстром. — Это все, что я могу сказать.
Он удалился, а Хатчмейер сел за стол и обдумал, что чем грозит. Нашлось одно утешение: если Бэби жива, то ей тоже не позавидуешь. Попробуй-ка воскресни — как раз угодишь в тюрьму: нет, не такая она дура. Стало быть, Хатчмейер может, жить сам по себе и даже снова жениться. Мысли его обратились к Соне Футл. Вот кто настоящая женщина.
Глава 19
За две тысячи миль от Нью-Йорка переживания Бэби приняли иной оборот. Урок взаимоотношений так подействовал на Пипера, что если раньше он при всякой возможности хватался за «Возвратный труд», то теперь не менее рьяно кидался на нее. После долгих лет воздержания он спешил наверстать упущенное. Каждую ночь, целуя ее уплотненные груди и сжимая переобтянутые бедра, Пипер испытывал восторг, которого не дала бы ему никакая другая женщина. Искусственная Бэби была как нарочно создана для него. Усеченная и обчищенная наперекор природе, в глазах Пипера она очень выигрывала по сравнению с Соней Футл. Ее как бы отредактировали, и Пипер, очиститель «Девства», не уставал радоваться, что Бэби, с которой он как по нотам разыгрывал роль повествователя романа, была соответственно много старше его летами, но не внешностью. И вела она себя в постели как нельзя лучше: никакого пыла и отменная квалификация — так что чужая страсть ему не угрожала. Бэби просто утоляла его похоть и не требовала постоянного внимания, то есть не мешала писать. Наконец, она прекрасно знала текст романа и всегда была наготове с нужной репликой. Когда он стонал в преддверии экстаза: «Дорогая, наша эвристика — это акт творчества», Бэби, не ощущая ровно ничего, отзывалась: «Констатируем, дитя мое», точь-в-точь как ее прототип, престарелая Гвендолен на странице 185-й — тем самым скрепляя художественный вымысел, основу бытия Пипера.