— Ах да, Бартлетт, — сказала мисс Христиан. — Пойду спрошу, примет ли она вас.
Она удалилась по обшарпанному ковру. Френсик стоял и скрипел зубами: кошачий запах мешался с застойным духом интеллектуального благочиния и нравственной озабоченности. Пожалуй, кошки пахнут лучше.
Снова притащилась мисс Христиан.
— Она примет вас, — сказала она. — Она сейчас редко принимает гостей, но вас примет. Как пройти, знаете.
Френсик кивнул. Он знал, как пройти. Потертая ковровая дорожка тянулась до самого кабинета; он отворил дверь.
Внутри был 1955 год. За двадцать лет ничего не изменилось. Доктор Сидни Лаут сидела в кресле у мерцающего камина с кипой листов на коленях; струила дымок сигарета, уткнувшаяся в пепельницу; на столике сбоку стояла недопитая чашка остывшего чаю. Она не подняла головы, когда Френсик вошел: тоже старое обыкновение, признак такой сосредоточенности, что допущенный должен вострепетать. Красная шариковая ручка чертила каракули на полях машинописи. Френсик уселся напротив и ждал. Ее спесь была ему на руку. Он положил на колени «Девство» в магазинной обертке, разглядывая склоненную голову и занятую писанием руку. Все было в точности как ему помнилось. Потом рука перестала писать, обронила ручку и потянулась за сигаретой.
— Бартлетт, дорогой Бартлетт, — сказала она и подняла глаза. Френсик твердо встретил ее пытливо-смутный взгляд. Нет, он ошибся, перемены есть. Ему помнилось вовсе не это лицо. Тогда оно было гладкое, чуть одутловатое, теперь — отечное и морщинистое. Дряблые, мятые мешки под глазами набухли в полщеки; изо рта сетчатой маски торчала сигарета. Только выражение глаз оставалось прежним: в них тускло мерцала уверенность в своей непреходящей правоте. Под взглядом Френсика эта уверенность сменилась недоумением.
— Мне казалось… — начала она и поглядела пристальнее. — Мисс Христиан определенно сказала мне…
— Френсик. Вы были моей научной руководительницей в 1955-м, — сказал Френсик.
— Френсик? — в глазах ее затеплилась догадка. — Но вы назвались Бартлеттом…
— Маленькая уловка, — сказал Френсик, — чтобы вернее к вам пробиться. Я теперь литературный агент. «Френсик и Футл». Вы о нас не слышали.
Но доктор Лаут слышала: ее глаза блеснули.
— Нет. Боюсь, что не слышала.
Френсик поколебался и избрал окольный путь.
— И вот я… подумал, что как ваш бывший аспирант… что вы, может быть, не откажетесь… сделаете нам такое громадное одолжение… — Френсик демонстрировал безграничную почтительность.
— Чего вы хотите? — спросила доктор Лаут.
Френсик развернул пакет на коленях.
— Видите ли, нам надо отрецензировать роман, и если бы вы…
— Роман? — Глаза, отягощенные дряблыми мешками, покосились на обертку. — Какой роман?
— Вот этот, — сказал Френсик, протягивая ей «Девства ради помедлите о мужчины». Взгляд доктора Лаут застыл, сигарета свесилась изо рта. Потом она съежилась в кресле.
— Этот? — прошептала она. Сигарета выпала и тлела на странице машинописи. — Этот?
Френсик кивнул, склонился, убрал сигарету и положил книгу на столик.
— Кажется, он в вашем духе.
— В моем духе?
Френсик сел поудобнее: он стал хозяином положения.
— Поскольку вы его автор, — сказал он, — то резонно предположить…
— Как вы узнали? — Она пристально глядела на него, и в этом новом взгляде уже не было высоконравственной целеустремленности. Только страх и злоба, к вящему удовольствию Френсика. Он закинул ногу на ногу и посмотрел на араукарию за окном, совсем не такую неприступную.
— Главным образом по стилю, — сказал он, — то есть, говоря откровенно, с помощью критического анализа. В ваших книгах повторяются одни и те же словосочетания, и я их проследил. Ваша школа.
После долгой паузы доктор Лаут закурила новую сигарету.
— И вы ждете от меня рецензии на нее? — наконец спросила она.
— Не то чтобы рецензии, — сказал Френсик. — По-моему, автору неэтично рецензировать собственную книгу. Я просто хотел обговорить с вами, как нам лучше всего преподнести эту новость.
— Какую новость?
— Что доктор Сидни Лаут, выдающийся критик, написала и «Девство», и «Дальний умысел». На мой взгляд, статья в «Таймс литерари сапплмент» вполне годится, чтобы заварить кашу. В конце концов, не каждый день ученый пишет бестселлер, точнее говоря, книгу, подобные которым она обличала всю жизнь…
— Воспрещаю, — задохнулась доктор Лаут. — Вы как мой агент…
— Мое, как вашего агента, дело — чтоб ваша книга продавалась. И заверяю вас, что литературный скандал, который вызовет это открытие в кругах, где вас прежде чтили…
— Нет, — сказала доктор Лаут. — Этого не должно быть.
— Опасаетесь за свою репутацию? — мягко спросил Френсик.
Доктор Лаут не ответила.
— О ней раньше нужно было подумать. А то вы поставили меня в очень неудобное положение. У меня, знаете ли, тоже есть репутация.
— У вас? Какая у вас может быть репутация? — Она словно плюнула в него этими словами.
Френсик подался вперед.
— Безупречная, — отчеканил он. — Вам этого не понять.
— Среди халтурщиков, — попыталась презрительно улыбнуться доктор Лаут.
— Да, среди них, — сказал Френсик, — и тут есть чем гордиться. Среди тех, кто без всякого лицемерия пишет ради денег.
— Ради наживы, грязной наживы.
— А вы это чего ради написали? — ухмыльнулся Френсик.
Маска устремила на него язвительный взгляд.
— Чтобы доказать, что я смогу, — сказала она, — что мне вполне под силу писать ходкую макулатуру. Считалось, что не смогу: книжный червь, кабинетное бесплодие. Я им доказала. — Голос ее возвысился.
— Вряд ли, — пожал плечами Френсик. — На титуле вашей фамилии нет, а без нее никто не знает, что вы там доказали.
— Никто и не должен знать.
— А я собираюсь всех уведомить, — сказал Френсик. — Захватывающая история. Автор-аноним, «Ллойдз банк», Машинописное агентство, мистер Кэдволладайн, Коркадилы, ваш американский издатель…
— Не смейте, — простонала она, — никто не должен об этом знать. Я сказала: воспрещаю.
— Это уже не в ваших руках, — сказал Френсик, — а в моих, и я их не стану марать вашим лицемерием. К тому же у меня есть и другой подопечный.
— Другой подопечный?
— Пипер, тот козел отпущения, посланный вместо вас в Америку. У него тоже, представьте себе, репутация.
— Должно быть, безупречная, вроде вашей, — хмыкнула доктор Лаут.
— В принципе — да, — сказал Френсик.
— Однако он рискнул ею ради денег.
— Пожалуй. Он хотел писать и нуждался в деньгах. Вы, насколько я понимаю, не нуждаетесь. Вы открещиваетесь от наживы, грязной наживы. Что ж, договоримся.
— Шантаж, — обозначила доктор Лаут и погасила сигарету. Френсику она стала еще омерзительней.
— Как нравственный урод, скрывающийся под чужим именем, вы на такие выражения не имеете права, — заметил он. — Приди вы ко мне с самого начала — я не стал бы вязаться с Пипером, но уж раз вам в обход честности мила анонимность, то мне теперь приходится выбирать между двумя авторами.
— Двумя? Почему двумя?
— Потому что Пипер претендует на авторство.
— Что ж, пусть. Принял бремя — неси его.
— Бремя бременем, а как с деньгами?
Доктор Лаут глядела на тлеющие угли.
— Ему ведь заплачено, — сказала она. — Чего он еще хочет?
— Всего, — сказал Френсик.
— И вы ему готовы уступить?
— Да, — сказал Френсик. — Моя репутация тоже под угрозой. Если будет скандал — мне несдобровать.
— Скандал? — Доктор Лаут покачала головой. — Скандала быть не должно.
— А будет, — сказал Френсик. — Видите ли, Пипер погиб.
— Погиб? — вздрогнула доктор Лаут. — Но вы только что сказали…
— Надо сворачивать его дела. Если дойдет до суда, то исчезновение двух миллионов долларов… Объяснять?
Доктор Лаут покачала головой.
— Что вам от меня нужно? — спросила она.
Френсик расслабился. Обошлось: он ее одолел.
— Напишите мне письмо, что вы знать ничего не знаете об этой книге.