— Полагаете, если дать ему шанс, он справится? — с сомнением спросил Гольдман.
— Все дело в вовремя брошенном спасательном круге, — пожал плечами Крылов. — Извините, мне надо идти. Следующая группа на подходе. Вот телефон, понадоблюсь — звоните. Это рабочий. Домашнего нет, но меня всегда позовут.
Гольдман обменял бумажку с накарябанным тренером номером телефона на заранее заготовленную собственную, со всем возможным уважением тряхнул протянутую ему руку и грустно вздохнул: он точно знал, кому именно придется работать спасательным кругом при Юрии Блохине.
====== Глава 2 ======
“Холодеют далекие звезды,
Умирают медузы в воде…”
Александр Вертинский
*
Как он прозевал этих троих возле гаражей, Гольдман не представлял. Казалось бы, личный, прекрасно развитый с годами «чуятель опасности», встроенный в его, гольдмановский, позвоночник, на такие штуки приучен был реагировать на инстинктивном уровне, а вот…
Они выступили из вечерней тени, пронизанной леденящей моросью, аккурат там, где уже года два угрюмо нависал над головами разбитый кем-то фонарь. Гольдман ни за что не пошел бы туда, будучи «в здравом уме и твердой памяти», но посвященный окончанию первой учебной четверти педсовет подзатянулся, затем плавно перетек в празднование дня рождения биологини Милочки Орловой и завершился черт знает во сколько (в этот день Гольдман, как назло, оставил свои счастливые «офицерские» часы, подаренные еще мамой, дома). Когда он, засунув зябнущие руки в карманы, спустился с крыльца родной школы, было почти темно, весьма гадко, а в мозгу пульсировала тупая, навязчивая боль пополам с пузырьками нелюбимого Гольдманом шампанского. Хотелось побыстрее в тепло, домой, зажевать чего-нибудь поосновательнее разноцветного маргаринового торта. И чаю. Крепкого, самолично заваренного чаю из жестяной коробки с индийским слоном. И никакого сахару. Вот это острое желание горячего чая и потащило его, словно глупую болонку на поводке, «срезать путь через гаражи».
Как говорила, укоризненно улыбаясь, мама: «Дурная голова ногам покоя не дает!» Мама! Будь Гольдман чуть помладше (годков этак на двадцать), то обязательно так бы и заорал: «Мама!» – когда эти трое шагнули ему навстречу.
У него бы получилось еще немножечко позаниматься самообманом, если бы это оказалась какая-нибудь мелкая шелупонь, которую реально попытаться продавить силой собственных воли, духа и кое-каких остаточных боевых навыков. Но, что называется, не с нашим везением: все они были где-то гольдмановского возраста, лет двадцати — двадцати пяти, может, чуть старше, не шибко габаритные, один и вовсе весьма плюгавенький, но… Ощущалось в них нечто, мгновенно заставившее Гольдмана насторожиться, сосредоточиться, расслабить и снова напрячь мышцы и даже совершенно негероически прикинуть варианты бегства, которое он предпочел бы обозвать «тактическим отступлением». Однако в это время позади него обозначились еще двое, и стало ясно: «все, попалась птичка, стой!»
Гольдман аккуратно прислонился спиной к ближайшему гаражу, прикрывая тылы, судорожно соображая, как выползти из ситуации с наименьшими потерями. Надеяться, что судьба пошлет ему избавление в виде сострадательного наряда милиции или хотя бы доблестных дружинников, казалось бессмысленным. Как там? «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих»? И ног, ага.
Кстати, под ногами чавкала расклякшая от бесконечных дождей грязь, провалами в иное измерение темнели бездонные лужи… Хреновая точка опоры при нанесении удара.
— Тю-ю! Какая тут у нас Дюймовочка!
«Черт! Ну почему всегда Дюймовочка? Хоть бы раз к чему другому, а не к росту прикопались…» Впрочем, нет, однажды, помнится, была Русалочка. Не везет ему со сказками Андерсена!
— Да это не Дюймовочка, это Шапка. Красная! — будто услышав грустные гольдмановские мысли, второй решил блеснуть знанием фольклорной классики.
— Охуел ты совсем, Серый! — встрял третий. — У него и вовсе никакой шапки нет. Зато, может, прикурить у мальчика найдется. А, пацан, найдется?
— Не курю, — отозвался сквозь зубы Гольдман. Было очевидно, что дипломатия ему в этот вечер не подспорье.
— За здоровый образ жизни, так выходит? — почти вежливо уточнил тот, кто до сих пор скрывался в тени, и в ком наметанный гольдмановский глаз мгновенно признал вожака.
— Чего и вам желаю.
Он и сам понимал, что диалог с… этими ни к чему путному не приведет, ибо рыжие собаки Декана уже почуяли вкус свежей крови, а рядом с глупым лягушонком нет ни стремительной Багиры, ни мудрого Балу, ни хладнокровного Каа.
— Разговорчивый мальчик!
Они переглянулись.
Гольдман знал подобные взгляды: взгляд хищника на жертву. Будь у него с собой хоть два блока дефицитного «Опала», даже отдай он им без всякого сопротивления и эти гипотетические блоки сигарет, и свой тощий преподавательский кошелек с серой потертой курткой в придачу — и то не отстанут. Потому что это у них такая манера веселиться.
Гольдман подобрался и ударил первым. Удар получился отличный, осмысленный, как выражался тренер, и один из нападавших сложился пополам. Кажется, Гольдман нехило врезал придурку с ноги по яйцам. Только… метил-то он в живот.
— Ты, Лешик, в душе считаешь себя сурьезным мужиком баскетбольного роста. Делай поправку на то, что это не так, — выговаривал ему когда-то Марат, а в темных восточных глазах гада шайтаны водили хороводы. — Вот куда, скажи, ты собирался ударить Вернадского?
«Куда-куда?!» В плечо. А прилетело Вадьке в грудь. Идиот ты, Гольдман.
Короче, как всегда: «Бодливой корове бог рог не дал».
Вот и сейчас. Тело помнило, как наносить удары, уворачиваться, отступать, группироваться. Гольдман давно уяснил, что в чистом виде благородное искусство карате к уличной драке не приспособлено, и потому сам изобрел для себя несколько довольно примитивных, но вполне действенных приемов и комбинаций, которые выручали его в трудные минуты. Но… К сожалению, и в этом варианте работала народная мудрость: «Размер имеет значение». Длина — чтоб ее! — рук и ног. При прочих равных победа чаще всего достается тому, у кого конечности длиннее. Как ни крути, а Гольдману, чтобы врезать, приходилось подходить чересчур близко. И даже это было бы ничего. Вот только нынче подонков оказалось пятеро. (Или уже четверо, учитывая баюкающего свои фамильные драгоценности ублюдка.) А Гольдман по-прежнему пребывал в гордом одиночестве. Счастье еще, что между гаражами оставалось слишком мало места, чтобы навалиться всем скопом.
Первым его достал тот, кого он счел вожаком. Вот уж у кого руки были дли-и-инными, как у гориллы! Гольдман почти уклонился от удара, и тот пришелся по касательной, но все равно скулу обожгло острой болью, а голова нелепо мотнулась назад, едва не вывихнув шею. «Черт! — подумал Гольдман, пытаясь пнуть сволочугу по колену и снова катастрофически не успевая. — Не мой день!» Впрочем, короткий и быстрый удар в горло удалось каким-то чудом блокировать и даже обратным ходом засветить по ребрам решившему не вовремя вмешаться третьему, заставив того отступить. И — да: на несколько секунд выпустить из поля зрения вожака. «А вот этого делать ни в коем случае не следовало», — понял Гольдман, сгибаясь от остервенелого удара под дых, а затем — короткого и расчетливого — в висок. «Финиш», — сознание стало скользким, как грязь под ногами, та самая грязь, в которую он медленно и неотвратимо ткнулся лицом, задыхаясь от нахлынувшей со всех сторон боли. У нападавших не было ножей и кастетов (иначе давно бы их применили), но вот ногами они работали споро. «Запинают насмерть, — промелькнула у Гольдмана мысль. — «Попрыгунья стрекоза… лето красное… пропела…»
И аккурат в это же время откуда-то извне залитого болезненно-алым мира сладчайшим из голосов надежды донеслось:
— Ах вы, суки! Маленьких обижать?!
Кем бы ни являлся таинственный спаситель, но бить Гольдмана перестали. Похоже, отвлеклись на новое действующее лицо, которому в этот миг Гольдман был бесконечно благодарен за своевременное вмешательство. Следовало воспользоваться моментом и ударить с тыла. Но гадское тело сказало категорическое: «Нет», отказываясь подниматься из лужи. Единственное, на что хватило Гольдмана, это повернуть голову по направлению к звукам опять разгорающейся, но уже без его непосредственного участия, драки и слегка приоткрыть один глаз. Впрочем, смотреть было, пожалуй, уже не на что. Если не считать достойным внимания зрелищем спины поспешно покидающих место действия подонков. И Юрку Блохина, победно опирающегося, словно на рыцарский двуручный меч, на явно ухваченный где-то по дороге ржавый кусок водопроводной трубы.