Даша ждала, что Воронцов вот-вот перейдет к решительным действиям, но тот, отрицательно покачав головой, отвернулся от окна. Прислонившись спиной к стене дома, он смотрел на звезды, и в его позе можно было угадать расслабленность и легкую досаду. «Нет, кажется, этот Васька ни в чем не виноват!» – подумала Даша и окончательно во всем запуталась.
Не пересилив любопытства, она на цыпочках приблизилась к окну и заглянула в узкую щель между рамой и тряпкой. То, что она увидела, было, по крайней мере, странным. Гуря сидел за столом перед дымящимся приемником. Точнее, он полулежал на столе, подложив под голову кулаки. Даша видела лишь его лохматые рыжие волосы, но она поняла, что Васька плачет. Его плечи вздрагивали, он негромко всхлипывал и мычал. Потом он приподнял голову и стал обеими руками тереть свои красные выпуклые глаза, как это делают плачущие дети.
Воронцов вдруг схватил Дашу за руку и потянул за угол дома. Ломая кусты малины и смородины, он нырнул в плотную тень, куда не проникал даже холодный свет луны, и прижал Дашу собою к шершавым бревнам.
– Вы что? – шепотом спросила Даша.
Воронцов прижимал Дашу к бревенчатой стене, и его руки лежали на ее плечах, причем в одной руке он по-прежнему сжимал рукоятку пистолета. Даше тяжело было дышать, но она не сопротивлялась, потому как декорации оставались прежние, сцена еще не была сыграна до конца, а потому у нее не было ни права, ни желания выходить из своей роли. Даже когда Воронцов стал целовать ее, Даша не позволила себе каким-нибудь жестом или словом выразить недоумение, хотя сердце ее замерло в груди от страха и восторга. И эта импровизация продолжалась достаточно долго, и бедная Даша окончательно потеряла голову, ровным счетом не понимая, что ей делать и какие слова говорить.
Воронцов в отличие от Даши о таких мелочах не думал. Он очень нежно целовал свежий ротик девушки, потом перешел на щеки, шею; одна его ладонь, свободная от пистолета, легла девушке на грудь, оттуда скользнула на живот… Даша, привыкшая за время работы на животноводческой ферме к порядку и рутине, совсем перестала понимать Воронцова. Конечно, ей очень нравился экспромт следователя. Мало того, она была на вершине счастья! У нее слабели ноги от охватившего ее трепета. Но вместо того, чтобы расслабиться и получать удовольствие, она вынуждена была думать о том, что может последовать вслед за этими головокружительными поцелуями и как она должна при этом себя вести.
В конце концов она поняла, что не готова к игре «втемную», что не может безоглядно отдать себя милому Воронцову в кустах смородины, растущей под домом американского шпиона Васьки. С усилием отодвинув от себя разгоряченного Воронцова, Даша отдышалась и прошептала:
– А разве… разве мы больше не будем следить за Васькой?
Пользуясь передышкой, она торопливо закинула на плечо бретельку от сарафана и застегнула пуговицы телогрейки. Воронцов почесал затылок стволом пистолета, затем сунул его в кобуру и задал встречный вопрос:
– А нам это надо?
– А я думала… – чрезмерно громко произнесла Даша, но Воронцов тотчас прижал палец к ее губам и посмотрел за угол.
Васька стоял на крыльце с приемником в руках. Вот он медленно сошел с крыльца, повернулся к сараю и, гукнув, с силой швырнул приемник в стену. Раздался удар, деревянный корпус хрустнул, звякнул и грохнулся на землю. Из него тотчас вывалился опутанный проводами динамик.
Гуря пнул его ногой и зашел в дом.
13
Воронцов потянул Дашу за собой. Они прошли по мягким, заросшим сорняками грядкам, перелезли через трухлявую, накренившуюся ограду и вышли на улочку.
– Почему мы ушли? – спросила Даша.
– Потому что уже все ясно, – ответил Воронцов. Он свернул на какую-то тропинку и пошел по теням осин. Даша покорно пошла за ним.
– А что ясно? – допытывалась она.
Он снова куда-то свернул, но, по всей видимости, потерял ориентацию и, махнув рукой, пошел по картофельным грядкам. Даша, крепко сжимая его горячую ладонь, хвостиком волочилась за ним.