— Вот и подсобляй. Ты сама своей головой рассуди: ты нам сведения о беляках дашь, мы по ихней коннице или батарее — хрясь! И уже та конница на твоего Тимофея Евлампиевича не поскачет. И батарея по твоему, можно сказать, суженому не ударит. И так далее. И беляков быстрей расчихвостим. Теперь соображаешь, что к чему?
Анфиса завороженно смотрела на Шорникова, стараясь понять ход его рассуждений и убедиться в их правоте. Пока он говорил о необходимости добывать данные о беляках — его слова как бы не касались ни ее жизни, ни ее судьбы. Теперь же, когда он заговорил о Тимофее, она поняла, что обязана сделать все, чтобы ему, Тимофею, было легче громить беляков.
— Раз так — посылайте! — вдруг решительно сказала она и почему-то встала, будто нужно было прямо сейчас, из этой полутемной комнаты, идти выполнять задание.
— Вот это — другой разговор, — удовлетворенно произнес Шорников. — Придешь ко мне завтра. А сейчас иди и хорошенько выспись.
— Так разве ж я теперь засну? — улыбнулась Анфиса. — Теперь я глаз не сомкну до самой зари.
Илья Шафран усмехнулся и, подождав, пока Анфиса выйдет за дверь, сказал:
— Не годится. И зачем вы, Василий Макарович, велели ей завтра приходить? Это ж комедия, а не разведчица. Что вы в ней такого ценного нашли, убей меня, не понимаю.
Шорников, наверное, и сам себе не смог бы толком объяснить, почему в те дни, когда решался вопрос о засылке разведчика в дивизию генерала Врангеля, его неотступно преследовала мысль о том, что наиболее подходящей кандидатурой для этой цели будет Анфиса Дятлова. Мысль эта шла в полное противоречие с устоявшимся представлением о том, что женщина в роли разведчицы должна обладать ошеломляющей красотой, обаянием, кокетством, умением быстро сходиться с людьми, расположить их к себе, более того, вызвать у них полнейшее доверие и желание исповедоваться в своих сокровенных тайнах. Что же касается Анфисы, то, будучи, несомненно, красивой женщиной, она была крайне сдержанна, застенчива, скупа на слова, не стремилась к тому, чтобы завязывать знакомства, и была начисто лишена кокетства.
Наверное, поэтому Шорников не раз спорил со своим молодым, бесшабашным и любящим риск сотрудником Ильей Шафраном, который откровенно высмеивал его желание послать в тыл противника именно Дятлову.
— Неужели, Василий Макарович, вы это совершенно серьезно? — атаковал его Илья, вздергивая и без того вызывающе вздернутый нос. В его вопросе звучало нескрываемое отчаяние, проистекающее оттого, что Шорников столь упрямо стоит на своем и не прислушивается решительно ни к каким его доводам, хотя он считал их вескими и неотразимыми. — Хотел бы я знать, как ваша Дятлова станет своим человеком у беляков. Это же просто смехота! Казачка, никакого интеллекта, дикая и необузданная. И вы думаете, что офицерье откроет ей свои тайны? Нет, она далеко не Мата Хари!
— Какая еще там Хари? — Шорников хмуро и даже опасливо покосился на Илью. — Что ты мне мозги забиваешь?
— Так то была шпионка, если б вы знали! — воскликнул Илья. — Совершенно неотразимая! Сколько выудила секретов! Правда, ее расстреляли.
— Вот видишь! — восхищенно сказал Шорников. — Расстреляли. А нам живая разведчица нужна. Чтоб до самой полной победы. Анфиса чем хороша? Характер у нее — таких режь, жги — не выдаст. Ей верить можно в полной мере. И не будет привлекать к себе особого внимания. Таких казачек на Кубани — тьма. Пойдет в поварихи или сестры милосердия — все узнает, услышит, увидит. И так далее.
— Но в офицерские круги ей не пробиться, — упорствовал Илья.
— Как знать, еще и замуж выйдет. За какого-нибудь поручика. А что? Фиктивный брак, а для дела — явная польза.
— Во-первых, она замужняя, — не разделяя оптимизма Шорникова, напомнил Илья. — Дойдет сия весть до Тимофея Дятлова — вот вам и конец семейной идиллии. А пронюхают беляки, что у нее муж красный, — совсем худо ей будет. Короче — петля на шею. Как ни поверни, все не годится.
— Распутья бояться, так и в путь не ходить, — хмуро изрек Шорников. — В нашем деле всегда так — либо петля надвое, либо шея прочь.
— Я вынужден закругляться в этой неравной дискуссии, — уже спокойнее сказал Илья: его всегда обезоруживали пословицы и поговорки, которыми словно бы выстреливал Шорников, когда терпение его иссякало или же он считал, что длительный разговор не принесет никакого ощутимого результата.
— Нам с тобой решать, — поправил его Шорников, делая ударение на слове «нам». — И ты не прикидывайся сторонним наблюдателем. Даю тебе неделю сроку на подготовку Дятловой. И выходить она будет через наших людей на тебя. А уж ты изволь всю информацию, которую она добудет, немедля в штаб.