Сперва над нами смеялись, потом, когда после четырнадцати часов работы мы на моторке Юрки Брызгина носились кругами у рефрижератора, нас стали жалеть. А Ян Янович, как бы между прочим, сказал мне: «Хорошие девушки. Привет передают. Их не пускают. Ночью не надо гонять на баркасе» Мы послали с ним букет ярко-оранжевых «огоньков». Он положил цветы на брезент и отошел. Девчонки поняли, от кого подарок, и, встречая по утрам Яна Яновича, весело приветствовали его со своего мостика. Судно простояло под погрузкой еще почти две недели. В один из ветреных дней, безостановочно гудя, оно двинулось с рейда и навсегда скрылось, растворившись в тумане блекло-серого дня.
Я пошел в библиотеку и попросил почитать что-нибудь про Францию. Мне предложили почему-то «Бурю» Ильи Эренбурга. В нашем поселке нельзя было сохранить ни одной тайны. К осени все знали про случай на рейде. А библиотекарша, помнившая меня с первого класса, проявив участие, подбирала соответствующие книги, и не только про Францию.
Зима. Остановилась жизнь на пирсах. Ветер занес снегом причалы. Вмерзли в лед катера и баржи, лишь рубки с мачтами торчат из сугробов, обозначая место их стоянки. По надолго застывшей бухте наезжены дороги в ближние и дальние рыбацкие становища. И хотя на месте пенных бурунов — снежные барханы, поселок остается портом-воротами в застывшую тундру.
Аэровокзал небольшой и совсем не комфортабельный, но это аэропорт, и есть радиостанция, метеорологи и касса, где очень часто висит табличка, оповещая о нелетной погоде на ближайшие три дня. Но это для пассажирских «Аннушек», а грузовые Ли-2 ждут любого просвета в пурге и прилететь могут и ранним утром, и около полуночи Взлетную полосу каждый день неутомимо укатывают и утюжат многотонные угольники-скрепера, убирая снег.
Мы подолгу сидим на аэровокзале. Сидим на корточках, прислонясь к стенам. Ждем самолетов. Нам надоели бесконечные сводки погоды, передаваемые сиплым метеорологом — то низкая облачность, то ветер не с той стороны, и сильней, чем надо, то полоса еще не готова. Но вот все в полном порядке, а самолетов нет. Только когда в небе уже видны первые звезды, раздается нарастающее гуденье. Схватив шапки, бежим к лошадям и мчимся к месту посадки.
Открывается дверца, и возбужденный командир экипажа, поднявший машину в воздух вопреки непогодам, кричит: «Ребятушки, давай скорей, в моем распоряжении полчаса! Если не поднимусь — амба!» Мы знаем — бывали случаи, самолет застревал на недели. Да и домой «летунам» надо — тоже люди.
Выгружаем вместе с экипажем, только командир убежал к начальнику порта отметиться и передать посылочку от общего знакомого. Появился, тяжело дышит, хватает первый попавшийся ящик.
— Вот, черт, железо здесь, что ли?..
Загрузив самолет мешками, набитыми, как поленьями, мороженой рыбой, прощаемся, словно с родными, с людьми, знакомыми всего полчаса:
— Бывайте, мужики!
Взревел двигатель. Самолет разворачивается, напоследок обдает нас колючей снежной пылью, разгоняется и, качнув на прощанье крыльями, уходит курсом на юг.
Мороз. В поселке тишина. Чуть тронутый сиреневым горизонт рождает первые сумерки, как будто день проснулся, но еще протирает глаза после длительного сна полярной ночи. Безветренно. В небо длинными кудрявыми столбами уходят дымы топящихся печей. На улицах никого — взрослые, кто на работе, кто занят своими домашними заботами; дети в школе. Лишь изредка взвизгнет мерзлыми петлями дверь, и пар заклубится от вырвавшегося наружу тепла.
Скучновато в такие дни в поселке, и в то же время как-то спокойно, умиротворенно. Буднично и просто делают люди свои дела. На работе двигаются без суеты, разговаривают негромко, много курят. Да и как не покурить — столбик термометра упал и держится у цифры сорок. Вечерами эти люди ходят в кино, степенно, семьями, а после картины все вместе лепят рыбные пельмени к воскресенью. Где-то неторопливо постукивают топоры. Звуки резко и звонко лопаются в холодном воздухе, но тут же тонут в тишине. Тишина такая, словно уши заложены ватой, но это не мешает, а наоборот успокаивает.
Но зашумели голоса, заскрипели по насту полозья. Везем стекловату строителям, неспешно поднимающим несколько двухэтажных восьмиквартирных домов. Мужики подбадривают лошаденок:
— Давай, давай, давай, милая!
— А ну, прибавь шагу, мерин чертов! — Вожжи вентиляторами свистят в руке, не касаясь крупа лошади.
Вот мы и на месте. Кругом щепа, кругляки разрезанных бревен, соштабелеванный брус. Сбросили с саней тюки. Грузчики и плотники перемешались, зашли в бытовку погреться, закурили и стали сообща ругать стекловату и вспоминать добрым словом паклю. Грузчики про то, как легко было разгружать бухты с канатами: «Выкатили и готово там, где надо». Плотники — как приятно было, вытряхнув из мешков паклю, раскладывать ее по брусу легко приминая ладонью и не опасаясь, что потом если куда попадет, будешь чесаться, или натрешь где.