Здесь маленькая Дикая тварюшка, лишь секунду помедлив, посмотрела туда, где в танце двигались вверх и вниз болотные огоньки, а затем прижала душу к левой стороне груди чуть выше сердца.
И в это же мгновение маленькое Дикое существо превратилось в очаровательную молодую женщину, очень замерзшую и очень испуганную. Кое-как прикрыв свою наготу, которая вдруг стала ее смущать, пучками травы, она пошла туда, где светились во тьме окна ближайшего дома. Отворив дверь, она вошла в дом. За столом, ужиная, сидели фермер и его жена.
Жена фермера отвела малышку, обладавшую теперь душой, к себе наверх и дала ей свою одежду, привела в порядок спутанные волосы, затем они вдвоем спустились вниз. Здесь девушку усадили за стол, так она впервые попробовала человеческую пищу. А пока она ела, жена фермера засыпала ее вопросами.
— Откуда ты к нам пришла? — спросила она.
— С болот.
— А с какой стороны? — уточнила жена фермера.
— С юга — ответила обретшая душу маленькая Дикая тварюшка.
— Но ни один человек не может пересечь болота, двигаясь с юга, — удивилась фермерша
— Конечно, это невозможно, — согласился фермер.
— Я жила в болотах.
— Но кто же ты такая? — не успокаивалась женщина.
— Я — Дикое существо, которое обрело на болотах душу. Наш народец приходится дальней родней эльфам.
Позже, обсуждая между собой эти странные ответы, фермер и его жена решили, что к ним в дом забрела отставшая от своих цыганка, чей разум слегка помутился от голода и опасности.
Первую свою ночь под крышей фермерского дома провела обретшая душу Дикая тварюшка, но ее новая душа бодрствовала и грезила о болотах.
И не успело еще солнце дотронуться своими лучами до стен фермерского дома, не успел еще рассветный луч вызолотить водную гладь болот, а маленькая Дикая тварюшка уже присела у окна, любуясь сокровенной красотой болот. Никто, не знает лучше Дикого Народца все тайные и укромные уголки его. Никто так преданно не любит болота, как он. Теперь же она по-иному понимала и прелесть туманных далей его, и опасное очарование глубоких омутов, затянутых тонким непрочным ковром мха. Этим утром почувствовала она иным, по-новому волнующим, волшебство Северного Ветра, который победно летит из неведомой дали ледяных стран. Ей открылось чудо извечного движения жизни, когда по вечерам птицы возвращались ночевать на болото, а утром улетали к морю. Теперь она знала, что в вышине над ее головой, везде — и даже над крышей фермерского дома — простирается безбрежный Рай, где, возможно, именно сейчас Бог думает о восходе. Возможно, ангелы сейчас наигрывают на лютнях своих негромкую мелодию и солнце поднимается над миром, чтобы светом и теплом своим порадовать болота и луга. Но все, о чем думалось в небесах, конечно, отражалось в болотах, ведь голубизна небес сродни голубой дымке болот. А сотканные в поднебесье облачные фигуры диковинных зверей отражались в зеркале стоячей воды в обрамлении тростников. И рассеивалась загадочная тьма, и прорисовывалась все отчетливее необозримая армия гибкой куги. Утренний ветерок покачивал ее пушистые макушки. Из другого окна виден был могучий собор, вздымающий над болотами свои высокие башни и тонкие шпили.
— Я никогда, никогда не покину болот, — прошептала маленькая Дикая тварюшка.
Час спустя она с трудом справилась с одеванием и спустилась вниз. Второй раз в жизни она ела то, что едят люди, стараясь подражать им. Фермер и его жена были людьми добрыми и научили ее тому, как это делать правильно.
— Наверное, у цыган не принято пользоваться ни вилкой, ни ножом, — говорили они потом друг другу,
После завтрака фермер отправился к отцу настоятелю, который жил неподалеку от своего собора, и вскоре вернулся за маленькой Дикой тварюшкой, чтобы отвести ее в дом священника.
— Вот эта дама, — представил ее фермер. — А вот — настоятель Мэрнит.
И он пошел по своим делам.
— Насколько я знаю, прошлой ночью ты заблудилась на болоте, — сказал настоятель. — Видимо, для тебя эта ночь была полна ужасов.
— Я люблю болота, — возразила маленькая Дикая тварюшка с новой душой.
— Понимаю! — воскликнул настоятель. — Но сколько тебе лет?
— Я не знаю, — ответила она.
— Но должна же ты знать, сколько прожила на свете, — настаивал Мэрнит.
— Около девятнадцати, — сказала маленькая Дикая тварюшка. — Или чуть больше.