– Рад это от вас услышать, – усмехается Безволосый. Начальник «нравов» спрашивает:
– В таком случае, господин директор, кто такой, по-вашему, Жером Буальван?
Голова Яйцом поглаживает скорлупу (надо мне будет в один из ближайших дней преподнести ему кусочек замши).
– Этого я не знаю Возможно, его захватил психоз убийства. Такого рода серийные преступления вызывают, если так можно выразиться, подражателей. Отдельные индивидуумы уступают своим инстинктам...
– В общем, – резюмирую я, – Пакретт шлепнул невиновного?
Упомянутый мною стрелок начинает яростно грызть таблетку, бросив на меня кислый взгляд. Он из тех, кто никогда не прощает другим свои собственные ошибки.
– Невиновного! Это как посмотреть, – ворчит задохлик. – Было покушение на убийство, комиссар. Вы свидетель.
Старик в разговоре, уклонившемся от темы, берет инициативу в свои руки:
– Совершенно верно, дорогой Пакретт. Совершенно верно. Однако вы же знаете этих господ из прессы? Они всегда готовы нажать на чувствительность публики. А публика терпеть не может, когда полиция убивает людей, которые никого не убили. Буальван ведь никого не убил И еще она терпеть не может, когда стреляют в спину бегущему.
Бедняга Пакретт! Его жалкая физиономия приобретает бутылочно-зеленый цвет. На нездоровой коже вырастают новые прыщи. Он так расстроен, что даже каменное сердце Старика смягчается.
– Я вас не ругаю, – уверяет он. – Просто я предвижу выводы, которые сделают журналисты. С завтрашнего дня из-за этого нового убийства газеты сорвутся с цепи...
– Кстати, – вступаю я в разговор, – а как и где все произошло?
– У заставы Сен-Мартен, в конце дня. Проститутка была найдена в машине, которую водитель бросил в темном переулке.
– Есть описание убийцы?
– Еще одно. Парализованный старик, проводящий все время у окна своей квартиры, видел, как он разговаривал с девицей. По словам свидетеля, это мужчина среднего роста, одетый в старую куртку на меху и в бабском берете или в кепке. Точнее старик сказать не может.
Короткое молчание. Большой Босс берет линейку. Он похож на дирижера оркестра перед началом исполнения «Ночи на Лысом мосту».
– Господа, мы попали в сложное положение. Звериный и неуместный смех мерзавца Берюрье.
– Нужно принять самые решительные меры, – продолжает босс. – Если потребуется, мы бросим на это дело столько людей, сколько в Париже проституток.
Новый хохот Берю.
– Мобилизация еще не война! – фыркает он.
– Попрошу вас, Берюрье! – отчитывает его Безволосый. Хохот Толстяка прекращается, как свист воздуха из проколотой шины, когда она уже совсем расплющилась.
– Я хочу, – продолжает Лакированная Черепушка, – чтобы в каждой точке Парижа, где процветает проституция, были установлены посты.
Начальник «нравов» поднимает руку, чтобы попросить слово. Берю не может удержаться, чтобы не сказать ему:
– Если вы в туалет, это по коридору налево. По-моему, Берю со своими хохмами идет прямиком к отставке.
– Что вы хотели сказать, Пуату? – интересуется Большой Патрон.
– Позволю себе заметить, господин директор, эти меры действовали уже несколько недель, но не дали ничего, кроме дела Буальвана.
– Значит, усильте их! Это единственное, что мы можем сделать.
Совещание заканчивается, но только не для меня.
– Сан-Антонио, останьтесь, мне нужно вам кое-что сказать.
Остальные отваливают с подобающими случаю расшаркиваниями. Когда дверь закрывается за Ахиллесовой Пятой (я вам говорил, что Пакретта зовут Ахилл?), Старик набрасывается на меня, как шотландец на потерянный кошелек.
– Я на вас рассчитываю, мой дорогой друг.
– В чем, патрон?
– В том, чтобы вывести нас из тупика. У вас особые методы. Ваша фантазия подсказывает вам лучшие ходы, чем холодный расчет. Даю вам карт-бланш. Делайте что хотите и как хотите, но принесите мне результат.
Я секунду раздумываю.
– О'кей, патрон. Я пойду в атаку.
Глава 3
Я нахожу мою славную команду, за исключением начальника бригады нравов, в соседнем бистро. Пакретт предлагает украшенному флюсом Пинюшу таблетку витаминизированного аспирина. Берю, воинственный противник всяких медикаментов, заказывает большой стакан вина.
– Сопьешься! – усмехаюсь я, опуская очень важную часть моего тела рядом с очень объемной аналогичной частью Берю.
– Ничего со мной не будет, – возражает он. – Я убежден, что вино – это лучшее лекарство. Вот смотри, тут на днях звонит мне жена Альфреда: у ее благоверного жар как у лошади.