— Да, сеньор Громов, я сразу понял, что вы знаетесь с окаянной силой. Это принесло вам победу, но что касается души…
— Наш комендант, с которым вы вскоре познакомитесь, — улыбнулся босой удалец-фехтовальщик, — на сей счёт имеет особое мнение: в России всё подчинено имперской воле — и дворяне, и мещане, и крестьяне, и вся нежить с нечистью. Знаете, как у нас изгоняют бесов? Им показывают казённую печать с орлом. Самый захудалый коллежский регистратор обращает в бегство Люцифера! Мощь империи страшнее дьявола…
— Будет вам, Дивов! — с усмешкой полуобернулся к отважному рубаке мичман. — Что касается вас, то вы способны заболтать любого чёрта вплоть до раскаяния.
— Нет, Аркадий Кузьмич, не возьмусь! Не гусарское это дело — чертей обращать. Вот рога поотшибать и хвост надрать — это моё, согласен. Чудеса и духовные подвиги больше по части отца Леонтия. Прелюбопытно будет поглядеть, как он внушит русалкам нашу веру!
— Вы намерены не только запрягать их в корабли, — скосился Квалья на сурово сопящих тритонов, — но и обратить в христианство? Virgen Santisima![15] Если ваш патер преуспеет в этом… тогда я признаю, что при Великом расколе был прав не святой Лев IX, а патриарх Константинопольский!
— Ловлю на слове, капитан. Не забудьте того, что сказали. Громов, вы — свидетель!
— Ещё семерых изловили, ваше благородие, — козырнул Сашка, кивнув затем на кучку понурых зверобоев, со страхом озиравших военный лагерь в бухте. Пойманных стерегли бородатые ряпунцы с луками и копьями, сердитые, но сдержанные.
— Надеюсь, это последние? — спросил Громов. — Отведи их к Скирюку, пусть имена запишет. Потом накормить и содержать под стражей.
— Должно быть, больше никого не сыщем. Которые отбились в одиночку, тех ряпунцы прикончили. Эти горе-промышленники всем тут насолили! Амбары грабили, на баб ряпунских покушались. Эй, разбойники! Закатает вас Володихин в Сибирь!
— Сибир, Сибир, — испуганно зашептались филиппинцы и метисы, оглядываясь на вулкан Генеральный. Коническая гора утробно погромыхивала, дым над вершиной походил на грозовую тучу, а земля под ногами порой вздрагивала.
— Сняться бы с лагеря да в Мариинский Порт, — как бы про себя промолвил Сашка. — Неровен час, дохнёт гора огнём и язычищем нас достанет. В аккурат всех спалит.
— Не дрейфь, казак, — ободрил его мичман. — Это сатана страдает в подземелье, так Леонтий говорит. Его адскому высокопревосходительству досадно, что русский поп русалок в православии наставляет.
— Что-то они не очень наставляются. Который день уж батька с ними парится, а серебряночки ни тпру, ни ну. Упёртые в безбожии!
— Известно, порода французская, ветреная и легкомысленная, — сказал Громов. — Еле-еле признавали Нептуна, и то не слишком. Затем нахватались революционных бунтовских идей. Если на суше веры нет, то в море тем более. Миновали владения Ктулху — не поклонились, с осьминогами подрались… Попробуй-ка теперь им символ веры втолковать!
Мысленно Сашка признал правоту Громова. Характер у русалок лёгкий, но при том — ох и строптивы! Подманишь добрым словом, тары-бары, то да сё, а чуть сожмёшь — вывернется будто вьюн и обзывается: «Vous êtes un barbare! un monstre! un cosaque!»[16]
Для проповедей казаки с солдатами сложили на берегу кафедру из валунов. Оттуда Леонтий, по собственному его выражению, «проповедовал камням и волнам».
Желая обрести покровительство империи и выказать свою признательность, русалки и тритоны сплывались слушать его и располагались будто тюлени на мелководье, но игривый, переменчивый нрав их сказывался то и дело. Читая вольным детям океана книжную премудрость, Логинов часто замечал, как в задних рядах открыто хряпают рыбёшку или нереида самозабвенно лижется с возлюбленным тритоном, или творится что-нибудь вовсе неподобающее.
— Хоть кол на голове теши! — жаловался протопоп Громову. — Я твержу про смертные грехи, а они амурам предаются! Спрашиваю: «Каково ваше profession de foi?[17]», они смеются.
— Камнем в голову, — посоветовал Дивов, — не пробовали?
— Герррой, герррой, — мурчал Ирод, натирая своей шерстью сапоги корнета, выловленные со дна морского доброй Жанной.
— Иной раз подмывает, — признался Логинов. — Но долг велит действовать убеждением и лаской. Впрочем, полезна может быть и воинская хитрость. Есть одна идейка… ввиду чрезвычайных обстоятельств… Корнет, не откажитесь стать крестным отцом.
— Не готов, не достоин, — пытался увернуться Дивов. — Во грехах, постом мясо ел, людишек убивал, всякие слова выкрикивал в запальчивости, любодейные помыслы лелеял…