— Постой! — опомнился Колченог. — Какая такая мама, когда ее маму мертвяки утащили?! Про это все знают. И мне она про это все уши прожужжала, когда мы с ней по лесу дочку мою искали. Только не хотел я ее на дочку обменять, я на ее глаза молодые надеялся, что они все углядят и следы дочкины заметят.
— Какие следы? — проворчал Кулак. — Они ведь ее на плечи взвалили и унесли. А меня связали, чтобы за ними не увязался. Я, когда освободился, пошел за ними, но они в речку вошли, и там следы кончились. Я и вверх бегал, и вниз по обоим берегам — никаких следов.
— Уплыли они, — сказал я. — На плотах и уплыли.
— На каких таких плотах? — удивился Кулак. — Я, шерсть на носу, никаких плотов не видел и не слышал и понятия не имею, что это такое.
— Свяжи два-три бревна рядом и сам сверху сядь, — объяснил я. — Вот тебе плот и будет. Плыви на нем, сколько терпения хватит, и жену свою с собой вези…
— Плыть по речке? — испугался Кулак. — Я сам никогда, шерсть на носу, по речке не поплыву и жену к ней близко не подпущу! Там же утонуть пара пустяков! И крокодилы там водятся. Нет, Молчун, и не уговаривай — ни на каком плоту по твоей речке я не поплыву!
— А я и не уговариваю, Кулак, я только объясняю предположительно, куда воры с твоей женой деться могли так, чтобы следов не оставить.
— Что ж ты мне раньше, Молчун, не сказал! — обиженно воскликнул Колченог. — Все про свой дурацкий Город долдонил, а про речку не сказал. Я, может быть, и поплыл бы по речке, и дочку бы нашел!
— Я тогда ничего не понимал, а вы все, и ты, Колченог, в особенности, мне голову морочили своими разговорами, от которых у меня в голове шум и боль возникали и я соображать не мог. Теперь вроде шум не возникает. И я многое понял… Мне кажется, что нет твоей дочки у воров, Колченог. Очень уж они злы на мертвяков, так злы бывают, когда последнее отнимают. Ведь воры — это вы, мужики, когда у вас всех женщин отнимут и вы без них начнете с ума сходить.
— Замолчи, Молчун! — вскрикнул Староста. — Разве ж можно такое говорить?!
— Нельзя! — обрадовался Старец. — Я всегда всем говорил, что нельзя забывать про «нельзя»!
— Понимаешь, Староста, — медленно ответил я, делая большие паузы между словами, чтобы они успевали осознать каждое слово, — они повторяли каждую фразу, чтобы успеть осознать, а я стал говорить медленно: — Можно завязать глаза и идти в болото, делая вид, что ничего не происходит, пока не утонешь в трясине, а можно внимательно смотреть перед собой и вовремя свернуть на хорошую дорогу… Мы с вами сейчас именно перед таким выбором. Куда ты хочешь вести своих людей, Староста?
— Нет! — опять возник Колченог. — Ты, Молчун, нам зубы не заговаривай! Ишь вдруг разговаривать научился и сразу зубы заговаривать! Ты объясни, куда Наву девал! И откуда ее мама взялась, которую давно уже мертвяки утащили. А кого мертвяки утащили, назад не возвращаются! Никогда!
Надо же, удивился я, как долго он мысль в себе держал, пока мы тут с Кулаком да Старостой препирались, а прикидывался, что мысли у него расплываются и в голове не держатся! Все у него держится, когда ему надо.
— Ну да! — поддержал Хвост. — Их мертвяки в горячих озерах варят, а потом едят. Как же они могут вернуться?!
— Не едят их мертвяки, — махнул я рукой. — Они вообще не едят. Потому что неживые. Биороботы. Вам пока этого не понять, но это как живое, но не живое, потому что у живого душа есть, а у них только программа подчинения Хозяевам. Но это все сложно — и душа, и программа… Хотя мне говорили, что вы легко отличаете живое от неживого… Неужели не отличили?
— Как не отличили, шерсть на носу, если назвали мертвяками, значит, отличили! — выкрикнул Кулак. — Ты не слушай Хвоста, он не думает, что говорит, у него что хвост, что язык — болтаются без всякого смысла.
— Сам ты болтаешься без смысла! — огрызнулся Хвост. Замолчите! — прикрикнул Староста. — Говори, Молчун!.. Объясни про мать Навы…
И я стал говорить. Мне не очень нравилось то, что я говорю, но я еще не успел подготовиться и составить речь. Слишком сложно это для меня здесь, разучился я речи составлять… Но что мог сказать, то и говорил:
— Мертвяки — это слуги Хозяек Леса… Хозяйки Леса — это женщины, прошедшие Одержание. Я не знаю, почему это так называется, возможно, имеется в виду одержание победы над своей природной сущностью, не понимаю… Но я понял, что это значит: женщины, прошедшие Одержание, внешне остаются женщинами, но внутри становятся одновременно и женщинами, и мужчинами…
— Что ты несешь, Молчун?! — послышалось из толпы. — Ты бы лучше и дальше молчал, чем такую чушь нести, паутину нам на уши развешивать… Где ж это видано, чтобы женщина была и мужчиной?! У нее что ж, и мужской корень рядом с женским дуплом вырастает?.. Ну, Молчун!.. Ну, рассмешил!..
— Нельзя-я! — вдруг взвизгнул Старец и сжался, озираясь. Даже за куст спрятался.
А ведь знает старый пень, что я правду говорю, вдруг понял я. Он же мне говорил и про Тростники, и про озера, и про утопленниц… Он говорил, а я ничего не понял. Но страшно ему от этой правды, надеется умереть раньше, чем эта правда всей силой по голове да по жизни ударит.
— …Им не нужны мужчины для того, чтобы родить ребенка. Разумеется, рожают они одних только девочек, которых девочками уже неправильно называть… гиноиды они называются по науке.
— Ты нас не пугай своими словечками-то, пуганые! — выкрикнули подрагивающим голосом из толпы.
— А я и не пугаю, но мне самому страшно, — признался я. — Особенно страшно было, когда они друг с дружкой разговаривали, глядя сквозь меня… Будто я пустое место… А когда обратили внимание, то говорили, как с мерзостью ходячей, хуже которой и придумать-то невозможно… Они считают всех нас, и мужчин и женщин, ошибкой природы, которую надо срочно исправить. Женщин они превращают в себе подобных, а мужчин… не знаю, некоторых в рабов своих, а большинство перерабатывают в разных чудищ — рукоедов, гиппоцетов и еще не знаю, какая гадость в лесу у вас водится. Это как скомкать кусок глины и что-то новое из него вылепить. Мы с вами — глина в их руках, грязная и противная, но они взяли на себя труд вылепить из нас что-то более полезное в хозяйстве, чем мужчина…
А Навина мама — она одна из этих Хозяек Леса. Она усыпила Наву и засунула ее в озеро, которое и есть Город. Паучий бассейн называется… А может, я опять все перепутал? Не важно, как он называется и Город он или не Город. По мне, так и вовсе переродильное отделение, где женщин перерождают… Когда Нава переродится, она тоже станет Хозяйкой Леса, Славной Подругой, про которых нам Слухач все время рассказывает… И возможно, будет присылать мертвяков в деревню, чтобы всех женщин привести к лучшей жизни. Они же все могут и никого не боятся, это они делают мертвяков, рукоедов, гиппоцетов, ос, комаров, муравьев… Раньше что-то из этого само рождалось и плодилось, а теперь все под их контролем. Начали все это не они, лес этот создали не они, но теперь хозяйничают здесь они. А вы — Флора, которая теперь никому не нужна. Вы были первыми из тех, кто пришел в этот лес… Первыми же вас и уничтожать начинают. А может, и не первыми, только вы этого не заметили.
— Нава добрая! — крикнул кто-то из женщин. — Она не станет на нас мертвяков насылать!
— Верно! — мрачно согласился Колченог. — Она, как солнечный зайчик, для каждого улыбку найдет и доброе слово, а ты про нее такое говоришь, Молчун… Нехорошо, ты же муж ее, она любила тебя!..
— И я любил ее, — ответил я. — И сейчас люблю… И пойду ее встречать к Паучьему бассейну. Но я говорю правду… Может, она и не станет на эту деревню мертвяков насылать, станет на другую… Или не будет с мертвяками возиться, у них в лесу и других дел много. Разве об этом разговор? Совсем о другом…
Я молчал, они тоже молчали. Кажется, впервые за все время моего пребывания в лесу.