Выбрать главу

Меня, наверное, часто раздражал образ душки-миллиардера, попадавшийся мне на глаза то тут, то там около тысяча девятьсот сорок третьего, который стоил Дули титула «плейбой номер один западного мира». Модные манекенщицы, обязательные для того времени злачные места, «феррари», Багамы и эта непрерывная череда юных красоток, столь ослепленных деньгами, что даже не требуют платы… У самого американца, казалось, не было ни личного вкуса, ни личного мнения, он словно полностью доверялся чужим взорам и аппетитам: ему требовались гарантии вожделенности. Если столько мужчин грезило тогда о Мерилин Монро, то лишь потому, что столько других мужчин грезило о Мерилин Монро…

В последний раз я повстречал Джима Дули в шестьдесят третьем, когда гостил несколько дней у промышленника Тьебона в его имении близ Оспедалетти. Прекраснее частного пляжа наверняка не было на всем итальянском побережье. Гостей собралось десятка два. Тьебону тогда было шестьдесят восемь. Несмотря на преклонный возраст — или, возможно, как раз из-за него — ему приспичило заделаться чемпионом по водным лыжам. Он выписывал на волнах арабески с легкостью, приводившей в замешательство, и — предел вызова бремени лет и законам природы — находил удовольствие в вызывающей демонстрации своего высочайшего мастерства: он выделывал свои выкрутасы, играя при этом в бильбоке. Это было великолепно, но была и неприятная сторона. Наш хозяин устраивал свои выступления в девять часов утра, и присутствие гостей считалось обязательным. Уклониться от этого, не проявив недостаток учтивости — или милосердия, было трудно. Так что мы всей компанией отправлялись на пляж и вежливо рукоплескали морским подвигам старика. А ему, этому лысому тощему стервятнику, танцующему на воде, подбрасывая и подхватывая шарик бильбоке в деревянную чашечку, не хватало лишь балетной пачки, чтобы стать совершенно неотразимым. Было в этом уродстве что-то от Гойи. Хоть смейся, хоть плачь. Но хор приглашенных был на высоте.

— Какая молодость! А задор-то, задор какой!

— Восхитительно!

— И это накануне своего семидесятилетия!

— Подумать только, во времена Мольера сорокалетний мужчина уже считался старым хрычом!

— Я всегда говорил, что это один из самых удивительных людей нашего времени!

Но рядом со мной какой-то молодой шалопай лет двадцати затянул под сурдинку:

— Это есть наш после-е-едний…

Как-то утром я оказался на пляже вместе с прибывшим накануне Дули. Американец был в кимоно, волосы взъерошены, хмурый взгляд. Обвив рукой талию какой-то кинодивы, скрашивавшей его досуг, он молча наблюдал за демонстрацией молодости, которую устроил старик, скользивший на одной ноге спиной к Риве[1], держась за фал одной рукой, другой играя в бильбоке и время от времени элегантно оборачиваясь вокруг себя на 360 градусов.

— Poor son of a bitch[2], — пробурчал Дули. — Смерть, должно быть, потешается, глядя на это. Он уже несколько лет как ни на что не годен. Пытается обмануть сам себя. Shit[3]. — И ушел.

Это случилось примерно в то же время, когда рекламный образ душки-миллиардера, которым пестрели светские хроники и публикации, что специализировались на мишуре и фейерверках катящейся к своему концу Европы, начал стремительно меняться. Сперва наступило долгое молчание, на год или два. Затем его имя снова появилось в газетах, но поменяло страницу и рубрику: теперь его надо было искать в «Файнэншл таймс» или в нескольких строчках мелким шрифтом «Уолл-стрит джорнэл», добротная сдержанность которых лучше, чем английские портные с Сэвил-роу, украшала деловых воротил, поднимавшихся и опускавшихся на волне самого большого процветания, когда-либо изведанного западным миром. Я узнал, что Джим Дули ввязался в чемпионат Европы по расширению и развитию с той же волей к победе и с той же дерзостью, которые проявлял некогда на бобслейных трассах. Перетряхнув пыльные миллиарды, мирно похрапывавшие после смерти его отца в Соединенных Штатах, он приумножил их быстрой и уверенной игрой на транснациональных компаниях, и американский журнал «Форчун» откликнулся на его подвиги специальным номером об американских инвестициях в Европе. В девятьсот семидесятом году диапазон его холдингов был таков, что, по выражению «Шпигеля», «всякий раз, когда кто-то перекупает акции, опасаешься увидеть лицо Джеймса Дули за углом». Через два года после создания его собственный банк, который он основал в Швейцарии с участием франкфуртского «Хандельгезельшафта», контролировал «золотой треугольник» сектора недвижимости в Германии: Гамбург, Дюссельдорф, Франкфурт. Вопреки официальным опровержениям, внезапные и массовые снятия наличности со счетов, вызвавшие падение Херштадта в Кёльне и положившие конец империи Герлинга, были очень похожи на результат тщательно подготовленной операции, и социал-демократические газеты открыто обвиняли Дули в «диком капитализме». Все это заставило меня немного сожалеть о том, что я не постарался получше узнать американца. Финансовая мощь такого уровня оказывала на меня какое-то гипнотическое воздействие, с которым я едва мог совладать, и плохо, насколько только возможно, согласовывалась с моей собственной самооценкой. Я заметил тогда, что банкиры отзывались о Дули довольно нейтрально и безо всякого критического суждения, которым обычно сопровождается появление новой звезды первой величины на финансовом небосклоне. Надо сказать также, что с тысяча девятьсот шестьдесят второго по семидесятый экономическое процветание Европы, казалось, обнаружило секрет неуклонного роста, и благодаря его экономическим последствиям деньги стремительно возвращали себе тот моральный и почти духовный глянец, который знавали лишь во времена расцвета буржуазии в девятнадцатом веке. Я припоминаю великолепную фразу, которую услыхал на одном приеме после заседания Совета Европы. Жена какого-то посла, вернувшись из поездки в Китай, так завершила свой лестный рассказ об увиденном: «Хотя в общем-то коммунизм — это для бедных». Римский клуб еще не опубликовал свои апокалипсические предсказания. Наступило царство автомобиля. Кредиты текли рекой. Нефть — само собой. Франция стала выгодным предприятием. Строительство таких комплексов, как Пор-Гримо, приносило миллиарды своим подрядчикам, но вместе с тем давало новую пищу для грез тем, кто раньше довольствовался драгоценностями, подаренными Элизабет Тейлор Ричардом Бартоном, миллиардами Онассиса и Ниаркоса или скаковыми конюшнями господ Буссака или Вильденштейна. Дела на моих заводах по производству бумаги и фанеры, равно как и в моем издательстве, выпускавшем художественные альбомы, шли как по маслу, и я собирался учредить европейский Книжный клуб, вступительный взнос в который достигал бы четырех миллиардов.

вернуться

1

Очевидно, Рива-ди-Лигуре, местечко неподалеку от Оспедалетти (близ Сан-Ремо).

вернуться

2

Бедный сукин сын (англ.).

вернуться

3

Вот дерьмо (англ.).