— Жан-Пьер сказал, что ты ликвидируешь.
— Продаю.
— Немцам?
— Да. Кляйндинсту. Хочешь кофе?
Он сел.
— Нет, спасибо. Хуже момента найти не мог.
— Да, проголосовали за Жискара д’Эстена, а выяснилось, что выбрали призрак Миттерана. Мне надо было продавать полтора года назад: голландцы предлагали четыре миллиарда, причем один в Швейцарии.
— С Кляйндинстом говорил?
— Да, был первый контакт…
Мне не хотелось его пугать. Я годами берег его: он был болезненно обидчив, что еще больше усугубилось после его неудач. Жерар выводил меня из себя и одновременно трогал своей способностью проявлять вплоть до малейшего жеста энергию и решительность, которые ни к чему не прилагались и были всего лишь признаками некоего внутреннего давления, обреченного превратиться в конце концов в артериальное.
— Немцы сами требовали от Франции обуздать кредитование, а теперь, когда валится со всех сторон, подбирают…
— Не будем преувеличивать… А для сокращения кредитов было самое время. Стоит любому предприятию выйти из равновесия и начать расширяться, как оно уже работает лишь на оплату банковских процентов…
Он вертел в руках свою шляпу.
— А мне, естественно, ничего не говорят. Я не существую. Ты провел модернизацию, которая стоила бешеных денег, занимаешь везде, и не предвидел скачка цен на волокно. Бумага вздорожала на сорок процентов, и если бы ты меня послушал и сделал себе запас вне компании, на свой собственный счет…
— Вот как, разве ты мне об этом говорил?
— Конечно, но ты тогда, видимо, думал о чем-то другом. Тебе пришлось брать взаймы и учитывать векселя по двадцать процентов, а теперь, когда настоящая драка только начинается, все бросаешь?
— Я ничего не бросаю. Мне сделали приемлемое предложение, и я продаю. Вот и все.
— А я тебе говорю, сейчас не время. Все вот-вот наладится.
— У меня свои причины.
Он бросил мне раздраженно:
— Да знаю. Весь Париж их знает, твои причины.
Я сказал тихо, как в те времена, когда мне было четырнадцать, а ему восемнадцать:
— Жерар, не доставай меня. Хватит.
— Я всего лишь пытаюсь тебе помешать губить себя.
— Вот как, губить себя? И что же это значит?
Меня это начинало забавлять.
Это выражение: «пытаюсь тебе помешать губить себя» было, в общем-то, довольно лестным. Если хорошенько подумать, оно означало, что жизни после шестидесяти лет усилий это не удалось и она нуждается в помощи.
— Я скажу тебе, Жак. Потому что никто тебе это не скажет…
Я поднял руку:
— Можешь избавить себя от этого труда, Я достаточно говорю это сам себе. Напеваю каждое утро в ванной…
Он поостыл.
— Я старше тебя на четыре года, это само собой. Но вот уже шесть лет, как у меня почти не стоит.
Я молчал. Всегда испытываю некоторое уважение перед смертью.
— Конечно, у меня тяжелый диабет… Но сам знаешь, через это проходят все.
— Буду держать тебя в курсе.
— Давай иронизируй. Это твой обычный способ увиливать. Ты сейчас лжешь там, где лгать нельзя… Девчонка ведь… на тридцать пять лет моложе тебя? Подумай. В конце концов, я твой брат…
Я рассмеялся:
— Извини. Это из-за выражения «малый братец», оно такое французское. Наверняка мой собственный малый братец сыграет со мной такую же шутку, что и твой с тобой. Ну да ладно. Я пока до этого не дошел. А каждый мужчина имеет право сам решать, что ему делать со своими останками.
— Не собираюсь тебя учить. Ты гораздо умнее меня. И гораздо образованнее. Ты все читал. Согласен. Положим, ты сам знаешь, как там у тебя и чего хочешь. Но есть и другие очень умные и образованные люди, которые… кончают самоубийством.
— Не говори ерунду.
— Похоже, она хорошая девушка. Так что позволь мне сказать, что у тебя нет права морочить ей голову. Все говорят, что она от тебя без ума, и мне кажется, это налагает на тебя ответственность, разве нет? А ты собираешься всучить ей пачку акций, которые через пару лет не будут стоить ни шиша: себя самого. Ты ведь сдаешь, старина. Идешь на понижение. Сам прекрасно это знаешь. Это дорожка под уклон. По ней никогда не поднимаются. Я знаю, о чем говорю. Сам-то я ничего уже не стою, для женщины. Теперь всякий раз, если трахаешь девицу и не платишь ей, значит, просто ее эксплуатируешь. Ладно, знаю, это я про себя. Ты до этого еще не дошел, согласен. Но я, по крайней мере, когда пытаю счастья с какой-нибудь девицей, хотя бы возмещаю ей труды. Я ведь тоже пожил и знаю, что такое ночь любви. Так что ты ее эксплуатируешь. Это без будущего. Позволь мне сказать, что, если любишь ее по-настоящему, тебе надо ее оставить. Ты ей в отцы годишься и должен подумать о ней…