Он пробормотал:
— Sí, señor.
Я вышел и закрыл за собой дверь. Сунул кольт в карман и закурил. Моя рука была спокойна. Я медленно спустился по лестнице и пошел по улице куда глаза глядят, Я чуть не убил его, даже не зная почему, — то ли чтобы избавиться от ненависти к его жизненной силе, нахлынувшей на меня, словно неотвратимое будущее, то ли потому, что не мог больше быть уверенным в себе и чтобы спасти Лору.
В тот день мы собирались пообедать за городом. Я вошел как триумфатор, и это ее, казалось, обеспокоило.
— Что случилось, Жак? У тебя такой вид… будто ты от чего-то спасся.
— Я чуть не убил кое-кого.
— Ты слишком быстро ездишь.
Я перешел из спальни в гостиную, собрал букеты ее вечных воздыхателей, ожидавших, когда я с ними покончу, розы, тюльпаны, ирисы, и выбросил в коридор.
— Хочу быть с тобой наедине. Все эти благоухающие угрозы… Через несколько дней все будет окончательно улажено, подписано, я стану свободен, и мы уедем к черту на кулички.
— Где это, чертовы кулички?
— Очень далеко… Пока сам не знаю. Сядем в «ягуар» и поедем куда глаза глядят… Турция, быть может, Иран…
Я подошел к холодильнику и налил себе стаканчик. Повернулся спиной к Лоре.
— Нам понадобится шофер. Я знаю одного бывшего охранника из Елисейского дворца, он бы подошел. Там сейчас сокращают персонал, так что он остался без работы. Это человек лет пятидесяти, очень надежный, безупречной нравственности… Думаю, он свободен. В противном случае… — Я допил свой стакан. — … в противном случае наверняка найдем кого-то другого.
— Самое главное, чтобы был не надоедливый, — сказала Лора.
Несколько дней подряд я отправлял Руису деньги по почте, чтобы помешать ему сменить адрес.
Глава XX
В первые ночи, последовавшие за этим паломничеством к истокам, мое воображение вновь обрело всю свою выразительную силу. Мои фантазии использовали Руиса мастерски, властно господствуя над ним и без устали помыкая. Казалось, не было пределов услужливости, с которой мой регенератор вопреки собственной воле соглашался подчиняться мне. Пусть даже он находил в этом кажущемся смирении радость некоего социального реванша — я не игнорировал ее, даже напротив: обращал его неистовство себе на пользу. Он принуждал Лору к самому низкому покорству, употребляя ее с такой грубостью и ненавистью, что я узнавал в них злобу униженных, никогда не бывавших на подобном празднестве. Но антагонизм, который я, таким образом, умышленно порождал в себе, проникал в самую глубь моих жизненных сил и подстегивал мои чувства, А потом, конечно, случилось то, чего я желал, на что надеялся и чего вместе с тем опасался: мой подручник стал еще требовательнее.
Нет ничего утешительнее, чем сделать из своих собственных несчастий конец света. У «Заката Европы» есть хорошая изнанка: он дает отпущение грехов. Но для тех, кого интересует бремя прошлого, упомяну, что в тысяча девятьсот тридцать первом, во время Колониальной выставки, когда имперская Франция царила над народами и богатствами Африки и Азии, мне было семнадцать. Не думаю, что стоит забывать это историческое уточнение, — в нем есть нечто более глубокое, чем кажущаяся дань иронии: если Руис больше не соглашался служить мне и оставлял меня полностью безоружным, то не только потому, что чувствовал себя эксплуатируемым. Он требовал большего, нежели «эффективный контроль за ресурсами». Он сам хотел стать моим господином. Он понял, что я уже не могу без него обходиться. Он осознал свою силу. Я был в его власти, и он это знал. Настал его час.
Я заявился на улицу Карн очень рано, на следующий день после нового своего провала. Поднялся на пятый этаж и постучал. Никого. Я зашел в арабское кафе напротив и стал ждать у стойки, следя за входом в дом. Североафриканцы, несколько негров. Я там был единственным европейцем. Полиция без труда получила бы мое описание. Высокий мужчина в зеленом американском плаще армейского образца, очень коротко остриженные белокурые волосы с проседью, шрамы на лбу и на челюсти… Оставался у стойки около часа, был спокоен, все время улыбался… А потом перешел через улицу и вошел в дом напротив… Наверняка он и есть убийца…
Можно было бы сослаться на необходимую оборону. В конце концов, я защищал свою честь.
Я мог бы также сказать, что выследил его, что пришел за своими золотыми часами, которые он у меня украл, что он схватился за нож и я выстрелил.
Меня разглядывали. Полдюжины североафриканцев и несколько негров. Они приехали из новых стран, где источники энергии еще не тронуты.