– Жан-Пьер говорит, ты ликвидируешь фирму?
– Продаю.
– Немцам?
– Да, Кляйндинсту. Чашечку кофе?
Жерар сел.
– Спасибо, нет. Ты выбрал самое неподходящее время.
– Да. Французы голосовали за Жискар д’Эстена, а оказалось, что выбрали двойника Миттерана. Надо было продавать дело года полтора назад. Голландцы предлагали мне три миллиарда и еще один на швейцарский счет.
– Ты уже встречался с Кляйндинстом?
– Только один раз.
Мне не хотелось расстраивать брата. Вот уже много лет я стараюсь щадить его хронически больное после краха самолюбие. Меня умиляет и в то же время раздражает манера Жерара каждым движением демонстрировать окружающим свою решительность и энергичность, которые на деле ни в чем не проявляются, – он просто раздувается, как индюк, что рано или поздно приведет к гипертонии.
– По требованию немцев мы урезали кредиты, а теперь, когда начался обвал, они рады стараться прибрать все к рукам.
– Не совсем так. Что касается сокращения кредитов, это была необходимая мера. Все развивающиеся предприятия работали только на выплату процентов банкам…
Жерар покрутил в руках шляпу.
– А мне, разумеется, никто ничего не говорит, как будто я пустое место. Ты затеял чудовищно дорогую модернизацию, израсходовал кучу денег, набрал кредитов и не сумел предвидеть, что древесина подскочит в цене. И вот бумага опять подорожала на сорок процентов. Если бы ты меня послушал, завел свои собственные склады и запасся впрок…
– Да разве ты мне об этом говорил?
– Конечно, только ты все пропустил мимо ушей. Тебе пришлось брать новые займы и выкупать векселя аж под двадцать процентов, а теперь, когда вот-вот дела по‑настоящему завертятся, ты все бросаешь?
– Я ничего не бросаю. Мне предложили выгодные условия, и я продаю. Только и всего.
– А я тебе говорю, сейчас не время. Все должно наладиться.
– У меня есть свои причины.
– Знаю я твои причины! – Жерар вскочил. – И весь Париж их знает.
Я отвечал спокойно, как когда‑то, когда мне было четырнадцать, а ему восемнадцать:
– Хватит, Жерар. Смени тон.
– Я просто пытаюсь помешать тебе превратить себя в развалину!
– Что это значит?
Мне стало забавно. В словах “пытаюсь помешать тебе превратить себя в развалину” было что‑то лестное. И даже обнадеживающее. Ведь они, если вдуматься, означали, что жизни за шестьдесят лет упорных усилий превратить меня в развалину не удалось и она нуждается в моей помощи.
– Послушай меня, Жак. Никто другой тебе этого не скажет…
Я поднял руку:
– Можешь не трудиться. Я сам себе это твержу. Каждое утро пою про это в ванной за бритьем.
Брат снова сел.
– Конечно, я на четыре года старше тебя. Но уже лет шесть, как почти ни на что не гожусь.
Я промолчал – известия о кончине внушают мне почтительную скорбь.
– Да, у меня тяжелый диабет… Но все равно от этого никому не уйти!
– Я буду держать тебя в курсе.
– Ну-ну, все шутишь! Обычная твоя манера увиливать от проблем. Ты сам себя обманываешь там, где обман невозможен. Девчонка лет на… тридцать пять… тебя моложе, так? Подумай хорошенько. Как-никак, я твой брат.
Я рассмеялся:
– Извини, я просто вспомнил, что некоторые называют свой… инструмент “братишкой”. Не спорю, рано или поздно мой братишка так же выйдет из строя, как твой. Но пока что этого не случилось. И потом, каждый человек имеет право распоряжаться своим имуществом по собственному разумению.
– Я не собираюсь тебя учить. Ты намного умнее и образованнее меня. Все знаешь, все читал. Допустим даже, что ты осознаешь свои возможности, сам все решаешь. Пусть так. Но есть немало умных, образованных людей, которые… кончают с собой.
– Не мели чепуху.
– А твоя девушка – она ведь, кажется, порядочная. Какое же, позволь спросить, ты имеешь право морочить ей голову? Все говорят, она тебя безумно любит – ты не считаешь, что это к чему‑то тебя обязывает? А ты сознательно сбываешь ей товар, который через год-другой совершенно обесценится, – себя самого. Сам знаешь, твоя котировка падает. Крах недалек. Это путь по наклонной плоскости, и он необратим. Поверь моему опыту. Я для женщины больше ничего не стою. Так что теперь изволь каждый раз платить ей, иначе ты эксплуататор. Ну да, да, я говорю о себе, ты до этого еще не дошел. Во всяком случае, если мне приспичит побаловаться с девчонкой, она внакладе не останется. Я пожил на свете и понимаю – ночь любви чего‑нибудь да стоит. Ты же как раз и есть эксплуататор. Ничего хорошего из этого не выйдет. Говорю тебе, если ты ее действительно любишь, то расстанься с ней. Ведь ты годишься девочке в отцы, тебе бы надо позаботиться о ней.