Лили вернулась, все с тем же пудельком под мышкой, и села на диван напротив меня. Песик расположился у нее на коленях. Лили машинально гладила его и молча, пристально, почти не мигая, смотрела на меня своими голубыми, блестящими фарфоровым блеском глазами. Может, ей слишком туго подтянули кожу на лице? Я молчал – забыл, зачем пришел. То ли что‑то узнать у Лили, то ли просить ее кого‑то мне найти или застраховать меня от самого себя. Но, разумеется, держал улыбку на лице, так что по мне ничего не было заметно. И вдруг на лбу у меня выступил пот, стало нечем дышать.
– Тебе нехорошо?
– Сердце. У меня слишком крепкое сердце. Никак, понимаешь ли, не может вовремя остановиться.
Руки в карманах плаща тоже вспотели.
– Мы столько времени не виделись…
– Как живешь, Лили Марлен?
– Да ничего, не жалуюсь. У меня все в порядке. Вот только иногда терпения не хватает – видно, слишком долго я занимаюсь этим ремеслом. Приходят, например, мужчины, усаживаются в кресло и давай трепаться – спрашивается, зачем? О детях, о работе. О чем угодно. Они уже ничего толком не могут и приходят сюда окунуться в атмосферу, вспомнить о прошлом, поплакать на своей могилке. Услышат через стенку, как журчит вода в биде, и им мерещится, что они опять молодцом. Только время у меня отнимают, а выставить их не могу – иной раз это солидные люди с положением. А то еще иногда просят черт знает что – найди им заместителей. Ну, знаешь, чтобы кто‑нибудь справлялся с этим делом за них, а они бы смотрели.
Я удивленно покачал головой:
– Ну и ну! И что, такие находятся?
– У меня целый список. Тут не каждый подойдет, парни нужны надежные, чтоб не было потом скандалов, вроде истории с этим Марковичем[16]. После нее я не имею дела с югославами.
– И где же ты таких откапываешь?
– Рекомендуют девочки. А у тебя как дела?
– Все хорошо.
Лили по‑прежнему глядела на меня и гладила пуделя. Потом отстранила его и спросила:
– Тебе что‑нибудь нужно?
– Да нет, спасибо. Просто захотелось тебя повидать.
Надо было еще немного посидеть, чтобы мой уход не выглядел как бегство. Лили молча меня разглядывала. От такого взгляда ничего не скроешь.
– Смотри, если тебе что‑то нужно… что угодно – не важно!
Она улыбнулась:
– Есть вещи, которые не забываются.
– Да, Лили Марлен, прошлое не забывается.
– Прошлое… и будущее. Иногда они неплохо сочетаются.
Теперь я встал, как будто сказал все, что хотел:
– Может, кое о чем я тебя и попрошу.
– Давай, полковник! Ты всегда был отличным малым, и если я опять могу тебе пригодиться… Говори, не стесняйся!
Лили ждала, что я отвечу.
– Не беспокойся. Я не собираюсь просить у тебя… как это?.. заместителя. Во всяком случае, пока.
Мы оба весело рассмеялись.
– Но возможно, мне понадобится твоя помощь, Лили Марлен, в одном трудном деле – боюсь, одному мне с ним не справиться. Вот тогда и попрошу… помнишь, как когда‑то. Не спрашивай, что за дело, может, все еще и обойдется.
– Я никогда ни о чем не спрашиваю. Когда решишься…
– Вот именно. Когда решусь. Сейчас я счастлив, и это ужасно мешает.
Лили снова гладила пуделя. Она без конца его гладила. Может, гладить собачку – это ее манера умывать руки?
От Лили я вышел таким счастливым, как будто мне уже удалось избавиться от самого себя. Я знал: если кто‑нибудь на свете способен сделать такую милость – как говорится, в память обо мне, точнее, в память о том, кем я когда‑то был, – так это именно она, женщина, которая тридцать лет тому назад сказала: “Мужчины приходят ко мне, чтобы сделать пшшик! Делают пшшик! и уходят. Мужчине много не нужно”. И я был уверен: когда настанет час, она, не задумываясь, поможет мне сделать пшик! Вот оно, окончательное решение.
Я отправился к Лауре, пребывая в полном ладу с собой и в состоянии такой безмятежности, какой давно не испытывал. Не осталось и следа от тягостной внутренней невнятицы, от смутных, неведомо откуда набегающих мыслей и чувств, которые засоряют душу своими экскрементами, ими же и питаясь, и терзают вас до тех пор, пока не превратят в безвольное, ко всему безучастное существо. Теперь я был застрахован от самого себя.
Лаура металась по комнате среди разбросанных по полу книг и пластинок, и ее буйная ярость изливалась в воплях и жестах, напоминающих одновременно о Древней Греции, неаполитанских улочках и трущобах Рио, – я не звонил ей со вчерашнего дня! Прервать ее значило бы лишить себя огромного удовольствия. Все народные песни в общем похожи, но у нас, в Европе, в этом пении больше слов, чем чувств. Я восхищенно слушал.
16
Имеется в виду серб Стефан Маркович (1937–1968), телохранитель киноактера Алена Делона. В связи с убийством Марковича были распространены оскорбительные слухи, порочившие супругу Жоржа Помпиду, бывшего в то время премьер-министром Франции.