Он вошел в гостиную. А я тихонько подобрался к застекленной двери и заглянул внутрь.
Руис потрошил дамские сумочки, лежавшие на диване и на креслах. Неожиданно для самого себя я обернулся и стал выглядывать, не идет ли кто‑нибудь из гостей или слуг по лужайке к дому. То есть, получается, стоял на стреме. Такую заботливость, конечно, трудно понять, но мы с Руисом в некотором смысле играли заодно, и он был нужен мне на свободе. Пока что я довольствовался в этой игре той ролью, которая мне еще была по силам, на большее мне не хватало то ли храбрости, то ли честности.
В то же время я еле сдерживал желание испугать его. Он мог бы от страха выхватить нож и, если повезет… Жизнь – не всегда удачное решение. Но я уже знал, что у него так же мало общего с нашими завоевателями и ордами варваров, как у его лакейского смокинга. Жалкая шушера – вот что такое Руис, такой пойдет на любое паскудство, ничем не побрезгует. Мне вспомнилось, как тогда, у нас в номере, он пролепетал si, señor, после того как я велел ему уйти по черной лестнице. Туда он проник, нарядившись шофером, а сюда явился под видом официанта и давай шарить по сумочкам.
Нет, не стану выдавать своего присутствия. Пусть лучше все будет как есть: я знаю, что он в моей власти, а он понятия не имеет о самом моем существовании.
В соседней комнате послышались голоса, Руис рванулся к двери и настороженно замер. Я видел его в профиль. И вдруг у меня промелькнула странная мысль: ведь то, что такой красавец мужчина пробавляется мелким воровством, говорит скорее о его относительной честности. Он мог бы зарабатывать гораздо больше другим способом. Мне стало не по себе и как‑то неприятно: такая щепетильность вовсе не подходила для моих фантазий.
Руис осторожно положил на софу последнюю выпотрошенную сумочку и бесшумно выскользнул в коридор. Сейчас он наденет свою шоферскую куртку и спокойно смоется. Я же остался стоять где стоял, прислонившись к стенке. Его документы у меня в кармане.
Я попрощался с хозяевами и поехал в Париж. Сидел за рулем и насвистывал. Встреча с Дули и его предложение спасали меня. Надо только поскорее уточнить все детали. И Руиса я выкинул из головы. Скорее доехать до Лауры и сказать ей, что все мои проблемы наконец решились.
Глава XVII
Однако как я ни спешил, но прежде заехал в контору сказать Жан-Пьеру о своем решении. Очень хотелось разом со всем покончить. Не слышать больше разговоров о “конъюнктуре”. И главное, перестать постоянно выискивать какие‑то полулегальные ходы, какие‑то хитрости, увертки, комбинации и пожарные меры. Отныне я смогу как праздный зритель наблюдать за корчами дряхлеющей Европы и не задумываться о том, насколько я завишу от арабов, от иранского шаха, от Киссинджера или Иди Амина.
Я оставил машину на тротуаре улицы Фридланд и поднялся в контору. Брата, к счастью, не оказалось – меня мутило от его манеры пружинисто ходить вокруг меня с видом курильщика, который окончательно решил: с завтрашнего дня ни затяжки.
Я вошел в кабинет Жан-Пьера. Он сидел над раскрытой папкой с бумагами. Меня поразило выражение глубокой усталости на его еще молодом лице. Он поднял голову и посмотрел на меня через роговые очки – опасливо, с недоверием, какое организованные люди питают ко всему непредсказуемому.
– Жан-Пьер, мы принимаем предложение.
Он побледнел. Лицо у него вытянулось и словно мгновенно постарело, так что моя копия вплотную приблизилась к оригиналу. И даже жесткость, промелькнувшая в глазах сына, показалась мне знакомой, в ней ясно читалось, что он обо мне думает.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал он.
Я почувствовал, как у меня сами собой сжались зубы. Еще полгода тому назад Жан-Пьер не посмел бы так ответить. Мне вдруг представился молодой Ширак, который оттеснил Шабан-Дельмаса, фронтовика, человека моего поколения, и встал у руля СДР[22], выставив вон старых голлистов. Мой сын на двадцать пять лет моложе меня, но в любовных делах ему, думаю, и сегодня до меня далеко. Горечь, обида застали меня врасплох и захлестнули так быстро, с такой внезапной силой, что я не сразу с собой справился.