– Жан, аннулируйте заказ на авиабилет до Рио.
– Хорошо, месье. А заказ на следующий рейс?
– На следующий?
– Ну да. Мадемуазель де Суза заказала один билет для себя, а другой для вас, на следующий рейс.
Я положил трубку, посмотрел на Лауру. И все слова, лишившиеся дара речи, рвались наружу в этом взгляде. Давно я не бывал так счастлив, как в этой тишине. Я встал перед тобою на колени, ты опустила голову мне на плечо и обняла; и я шептал тебе слова любви, помолодевшие, как будто бы они недавно родились и с ними ничего еще не приключилось. В зашторенной спальне ничего не различить, кроме вкуса твоих губ. Ты повернулась, угнездила голову, как скрипку, на моем плече, и каждое твое движение опустошает и томит мои ладони; чем крепче я тебя сжимаю, тем больше боюсь потерять.
– Я хотела уехать сразу, чтобы было не так больно, но ты ведь бросился бы мне вдогонку, вот я и заказала тебе билет на следующий самолет.
…Будь у меня дочка, я, может, знал бы, как выпутаться…
Поздно ночью я вернулся домой. Руис не пожелал явиться. Я надел халат, сел в кресло. Мне было не до сна.
До сих пор не могу объяснить, почему все это время я пребывал в уверенности, что сам распоряжаюсь всем происходящим. За всю ту бессонную ночь я ни на миг не почувствовал, что теряю волю, впадаю в состояние, которое тысячу раз описано в разных исповедях классическими формулами вроде: “меня влекла… или толкала… непреодолимая сила…” Напротив, я никогда не ощущал такой уверенности в себе. Я сознательно шел навстречу опасности.
В девять утра я оделся и приготовился. Открыл ящик стола и вытащил из‑под кучи бумаг свой старый кольт. Тридцать лет я благоговейно хранил его как память.
Глава XIX
Дом 72 по улице Карн с одного бока был наполовину снесен, а другим примыкал к дешевой гостинице, вернее, меблированным комнатам под вывеской “Для иностранцев”. Я и забыл, что в Париже есть такие густонаселенные места. На асфальте играли дети, внешне все как один типичные алжирцы и будущие дворники. Из окон доносилась арабская музыка, рыдающая над своей судьбой. И среди этих, так не похожих на меня людей мне почему‑то вдруг стало очень легко. Тут я не у себя, а у них, и это не так страшно. На меня не так смотрели и обо мне не так судили, как на улице Фезандри. Я был тут посторонним, а потому не чувствовал себя таким чужим, как среди своих.
Я и сам толком не знал, для чего отправился к Руису. Хоть я и написал, что сознательно иду навстречу опасности, принимаю реальность, но не мог бы точно сказать, зачем мне это надо: чтобы избавиться от наваждения, освободиться раз и навсегда, одним нажатием на курок, от гнета все более и более настойчивой фантазии или, наоборот, напитать ее из первоисточника.
Коридор первого этажа упирался в мусорные баки. Рядом у стены стояла пустая канареечная клетка. Я дошел до застекленной двери с серой фланелевой занавеской, почти в конце коридора по левой стороне, и постучал.
В ответ женский голос:
– Что такое?
– Мне нужен Антонио Руис.
– Кто?
Я почему‑то привязался к этому имени – Руис.
– Здесь таких нет.
– Он потерял документы. А я нашел и принес их.
Дверь приоткрылась. Показалось женское лицо с написанной на нем обидой на жизнь, скопившейся за пять десятков лет. Я протянул этой особе водительские права. Она взглянула на фотографию:
– Это Монтойя. А не… как вы там сказали?
Я спрятал права в карман и сказал:
– У них там в Испании часто бывает по несколько имен.
– К Монтойе – это вам на пятый этаж.
– А комната?
– Рядом с туалетом.
Я стал подниматься по лестнице. На каждом этаже было по три номера. А на пятом всего один, в самом конце коридора. Я отступил на несколько ступенек вниз и прислонился спиной к стене. Закурил сигарету. Я тянул время. Хотел сполна насладиться этой короткой прелюдией, игрой, учащенным биением сердца в груди. Это самое приятное время. Самое приятное всегда бывает ДО…
Наконец я раздавил окурок и снова пошел вперед, как вдруг услышал, что открывается дверь. Шаги… Я приготовился взбежать по последним ступенькам и захватить Руиса врасплох. Сунул руку в карман и стиснул рукоятку револьвера.
Но шаги оборвались, опять открылась и закрылась дверь, на этот раз другая. Я заглянул в коридор: последняя так и осталась открытой. Руис пошел в туалет.
Я бесшумно прошел по коридору и скользнул в его комнату.
Это была мансарда с окошком на задней стене. Слева, за белой пластиковой занавеской, душевая кабина. В углу неубранная постель с грязным бельем. Штук пять радиоприемников, скорее всего вытащенных из автомобилей. Вешалки с кожаной курткой и горчичного цвета костюмом висели на гвоздях. Над кроватью кнопками приколоты картинки с голыми девицами и афиша Эль Кордобеса. А в изножье кровати, у окошка, стояло зеленое виниловое кресло.