— Возможно, — неохотно согласился его бывший ученик Губерт Влах. — У меня для этого есть причины…
Выдра покачал головой:
— Нет, Губерт, причин нету. Когда с тобой стряслась та история — я считаю ее недоразумением, — ты счел себя насмерть оскорбленным, и даешь это всем понять, хоть и не вслух, но постоянно. За своей обидой ты не видишь, что рядом с тобой живут люди, или видишь все в кривом зеркале. Высмеиваешь Каплиржа, иронизируешь над ним! А как ты-то себя ведешь? Вокруг бушуют страсти, возникают проблемы! Правда борется с ложью, а ты поигрываешь ключами! Извини, что я все это говорю, но ты, из-за одной единственной административной кривды, против которой сам же не нашел смелости пойти, обиделся на весь мир. Опомнись, Губерт!
— У тебя все?.. — с кислой миной спросил Губерт.
Выдра снял руку с капота машины, казалось, он хочет уйти.
— Да! Впрочем, нет, еще кое-что! — припомнил он. — Когда останешься наедине с собой и найдешь свободную минутку, попробуй задать себе вопрос: чего, собственно, добивается Каплирж? Может, обнаружишь прелюбопытные вещи!
— Зачем?..
Выдра поправил шапочку, которая во время произносимой им тирады слегка сползла на затылок.
— Principiis obsta. Sero medicina paratur. Cum mala per longas convaluere moras[14]. Не забудь, Губерт, — процитировал он скорее в шутку, как напоминание о тех временах, когда изводил Губерта подобными изречениями на уроках латыни. Выдра протянул Губерту руку и поспешно простился. Губерт, не дожидаясь пока старик пересечет двор и спустится по ступенькам из небольших ворот на тротуар, уселся за баранку и включил мотор. Его задело, что Выдра обошелся с ним словно со школяром, который явился в школу с невыученными уроками.
Губерт ехал по городу, и гнев постепенно отступал. Его снова одолели мысли о жене, словно скорость прибавляла буйства разыгравшейся фантазии.
Со вчерашнего дня они с Дагмар обменялись лишь несколькими сухими фразами, да и то чтобы дети не прознали о случившемся. Но Яромир уже утром, во время завтрака, понял, что родители объявили войну и будут теперь обстреливать друг друга залпами молчания, пренебрежения и холодного равнодушия. И Романка тоже почувствовала, что между мамой и папой пробежала черная кошка. Дагмар делала вид, что все идет своим чередом, что ничего не произошло. Она провожала ребят в школу, готовила ужин и ровно в половине седьмого подавала его на стол.
В прачечной все так же рокотала по вечерам стиральная машина, и в шкафу у Губерта все так же висели на плечиках свежевыглаженные сорочки. Перед сном Дагмар читала, около десяти захлопывала книжку, щелкала выключателем на своем столе и, повернувшись к Губерту спиной, быстро засыпала.
Именно сегодня утром Губерт проснулся немного раньше, на ночном столике еще не зазвенел будильник. Губерт приподнялся на локте и стал украдкой смотреть, как Дагмар спокойно дышит, видимо, в последние минуты сна ей что-то грезится. Обычно она рассказывала ему свои сны, собирая по крохам воспоминания. Дагмар спала, чуть приоткрыв рот, тонкие ноздри слегка трепетали, на лоб спустились короткие каштановые кудряшки. С волосами она забот не знает: они слегка вьются. Губерт не мог не признать, что его жена, хоть и не красавица, однако привлекательна и очень моложава, чего не может не заметить и тот, другой, который возит ее в своей новенькой «симке» неизвестно куда! Губерта захлестнула волна ревнивого гнева. Ему хотелось оскорбить Дагмар, ударить по лицу! Тот, если он, конечно, существует на самом деле, пока еще не конкретен, он не имеет имени и недосягаем.
Губерт резким жестом сбросил с себя одеяло, уперся босыми ногами в спинку кровати так, что она громко заскрипела, встал и начал одеваться, стараясь производить как можно больше шума. Все ему мешало: и дверцы шкафа, и деревянные плечики, которыми он намеренно стучал по металлической перекладине шкафа, снимая свои брюки, и дверь в ванную.
Дагмар молча поднялась…
Сейчас, когда Губерт приближался к Тынцу, у него было одно-единственное желание, желание всех ревнивых мужей: поймать свою жену на месте преступления. Он и сам не знал, что значит «поймать». Поймать их в постели в пятницу днем — такое не приходило ему в голову! Ему хватило бы и ворованного поцелуя где-нибудь в подворотне! Тогда Губерт смог бы на них наброситься. И набить морду обоим! А того мужика, схватив булыжник, еще и отколошматить до крови!
14
В самом начале болезнь пресеки — напрасны лекарства,
Если успеет она вызреть в упущенный срок.