В общем–то кое–что рассказать было бы можно. И об этой поразительной метаморфозе элементарных законов сохранения, когда нуль–переброска маленького платинового кубика на экваторе Радуги вызывает на полюсах её — почему–то именно на полюсах! — гигантские фонтаны вырожденной материи, огненные гейзеры, от которых слепнут, и страшную чёрную Волну, смертельно опасную для всего живого…
И о свирепых, пугающих своей непримиримостью схватках в среде самих нуль–физиков, об этом непостижимом расколе среди замечательных людей, которым, казалось бы, работать и работать плечом к плечу, но они таки раскололись (хотя знают об этом немногие), и если Этьен Ламондуа упрямо ведёт нуль–физику в русле нуль–транспортировки, то школа молодых считает самым важным в нуль–проблеме Волну, этого нового джинна науки, рвущегося из бутылки.
И о том, что по неясным причинам до сих пор никак не удаётся осуществить нуль–транспортировку живой материи, и несчастные собаки, вечные мученицы, прибывают на финиш комьями органического шлака… И о нуль–перелётчиках, об этой «ревущей десятке» во главе с великолепным Габой, об этих здоровых, сверхтренированных ребятах, которые вот уже три года слоняются по Радуге в постоянной готовности войти в стартовую камеру вместо собаки…
— Скоро мы расстанемся, Роби, — сказал вдруг Камилл.
Задремавший было Роберт встрепенулся. Камилл стоял спиной к нему у северного окна. Роберт выпрямился и провёл рукой по лицу. Ладонь стала мокрой.
— Почему? — спросил он.
— Наука. Как это безнадёжно, Роби!
— Я это давно знаю, — проворчал Роберт.
— Для вас наука — это лабиринт. Тупики, тёмные закоулки, внезапные повороты. Вы ничего не видите, кроме стен. И вы ничего не знаете о конечной цели. Вы заявили, что ваша цель — дойти до конца бесконечности, то есть вы попросту заявили, что цели нет. Мера вашего успеха не путь до финиша, а путь от старта. Ваше счастье, что вы не способны реализовать абстракции. Цель, вечность, бесконечность — это только лишь слова для вас. Абстрактные философские категории. В вашей повседневной жизни они ничего не значат. А вот если бы вы увидели весь этот лабиринт сверху…
Камилл замолчал. Роберт подождал и спросил:
— А вы видели?
Камилл не ответил, и Роберт решил не настаивать. Он вздохнул, положил подбородок на кулаки и закрыл глаза. Человек говорит и действует, думал он. И всё это внешние проявления каких–то процессов в глубине его натуры. У большинства людей натура довольно мелкая, и поэтому любые её движения немедленно проявляются внешне, как правило в виде пустой болтовни и бессмысленного размахивания руками. А у таких людей, как Камилл, эти процессы должны быть очень мощными, иначе они не пробьются к поверхности. Заглянуть бы в него хоть одним глазком. Роберту представилась зияющая бездна, в глубине которой стремительно проносятся бесформенные фосфоресцирующие тени.
Его никто не любит. Его все знают — нет на Радуге человека, который не знал бы Камилла, — но его никто–никто не любит. В таком одиночестве я бы сошёл с ума, а Камилла это кажется, совершенно не интересует. Он всегда один. Неизвестно, где он живёт. Он внезапно появляется и внезапно исчезает. Его белый колпак видят то в Столице, то в открытом море; и есть люди, которые утверждают, что его неоднократно видели одновременно и там и там. Это, разумеется, местный фольклор, но вообще всё, что говорят о Камилле, звучит странным анекдотом. У него странная манера говорить «я» и «вы». Никто никогда не видел, как он работает, но время от времени он является в Совет и говорит там непонятные вещи. Иногда его удаётся понять, и в таких случаях никто не может возразить ему. Ламондуа как–то сказал, что с рядом с Камиллом он чувствует себя глупым внуком умного деда. Вообще впечатление такое, будто все физики на планете от Этьена Ламондуа до Роберта Склярова пребывают на одном уровне…
Роберт почувствовал, что ещё немного, и он сварится в собственном поту. Он поднялся и отправился под душ. Он стоял под ледяными струями, пока кожа от холода не покрылась пупырышками и не пропало желание забраться в холодильник и заснуть.
Когда он вернулся в лабораторию, Камилл разговаривал с Патриком. Патрик морщил лоб, растерянно шевелил губами и смотрел на Камилла жалобно и заискивающе. Камилл скучно и терпеливо говорил:
— Постарайтесь учесть все три фактора. Все три фактора сразу. Здесь не нужна никакая теория, только немного пространственного воображения. Нуль–фактор в подпространстве и в обеих временных координатах. Не можете?