И потом, здесь я рядом с ней. Правда, ей это, по-моему, безразлично. До недавней минуты она не проявляла интереса к мужчинам.
— А то рисуй у Алиеноры в саду, если погода позволит, — бросил Жорж через плечо, выходя из комнаты. — И под ногами у ткачей не будешь путаться. Из-за двух станков здесь тесновато.
В саду так в саду, хорошо бы еще Никола поменьше вился вокруг Алиеноры. Он не вызывает у меня доверия.
Не успел я о ней подумать, а она уже легка на помине, несет мне пива. Алиенора невелика ростом и довольно хрупкая. Все остальные члены семьи гораздо выше.
— Я здесь, Алиенора.
Она направилась ко мне, улыбка на губах, свежее личико, но запнулась о мешок с рисовальными принадлежностями, который я по глупости бросил посреди комнаты. Я успел ее подхватить, но большая часть пива выплеснулась мне на рукав.
— Dieu me garde,[11] — пробормотала она. — Извини. Куда пролилось? Надеюсь, не на рисунки?
— На рукав. Не беда. Подумаешь, пиво.
Она пощупана мой влажный рукав и, сердясь на себя, помотала головой.
— Не беда, — повторил я. — Сам виноват. Не расстраивайся. Обойдусь и без пива.
— Сейчас схожу за новым. — Не слушая меня, она заторопилась на кухню и через несколько минут вернулась с полной кружкой, на этот раз неся ее с осторожностью.
Пока я пил, она стояла рядом. У наших ног лежали рисунки. Я старался отхлебывать маленькими глотками, чтобы пиво не булькало в горле. Когда я с Алиенорой, мне кажется, будто я произвожу ужасно много шума — скриплю башмаками, клацаю зубами, чешу в затылке, кашляю и сморкаюсь.
— Расскажи мне эту историю, — попросила она.
Голос у нее тихий и мягкий. Так же мягко она ходит, поворачивает голову, берет что-то в руки, улыбается. Она вся такая чистенькая и аккуратненькая.
— Ты это о чем? — переспросил я. У меня голос не такой мягкий.
— О коврах. Ты знаешь историю дамы и единорога?
— Ах, это. Ну, на первом дама стоит у голубого шатра, на котором написано «À mon seul désir», — прочитал я медленно.
— «À mon seul désir», — повторила Алиенора.
— Лев и единорог держат стяги, знамена и штандарт с гербом Ле Виста.
— Эти Ле Висты — важные сеньоры?
— Думаю, да, раз заказывают такие шпалеры. Дама выбирает драгоценности из ларца и в следующей сцене их надевает. Потом идут три шпалеры, где дама подманивает единорога. В конце концов он положил передние ноги ей на колени и смотрит на свое отражение в зеркале. И на последней — она ведет его, держа за рог.
— А какая дама самая красивая?
— Та, которая кормит попугая. Это означает вкус, одно из пяти чувств. У ее ног сидит обезьянка и что-то грызет. Дама тут выглядит наиболее живой. Ветер треплет покрывало на ее голове. А единорог…
Алиенора облизала языком нижнюю губу:
— Она уже мне не нравится. Расскажи о других чувствах.
— Единорог смотрится в зеркало — это зрение, дама, касающаяся его рога, — осязание. Пока вроде ясно. Потом идет слух — дама играет на органе. А это… — Я вгляделся в рисунок. — Наверное, обоняние: обезьянка сидит на скамейке и нюхает цветок.
— А какой? — оживилась Алиенора. Она любит цветы.
— Не знаю. Похож на розу.
— Взгляни сама, красавица. — Никола стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на нас. Он выглядел свежим и отдохнувшим, несмотря на вчерашнюю пьянку. «Небось в Париже не вылезает из таверн», — подумал я со злорадством. Вразвалочку он вошел в мастерскую.
— Ты, говорят, выращиваешь цветы, так что отличишь гвоздику от розы. Мои рисунки достаточно разборчивые. Не так ли, красавица?
— Не называй ее так, — не выдержал я. — Она дочь lissier и требует к себе почтительности.
Алиенора залилась краской — не то из-за фамильярности Никола, не то из-за моего заступничества.
— Как тебе мои картины, кра… Алиенора? — допытывался Никола. — Чудесные, n'est-ce pas?
— Эскизы, — поправил я. — Это эскизы ковров, а не картины. Кажется, ты забываешь, что они всего-навсего образцы, а окончательную работу будут выполнять другие — отец Алиеноры, ее брат, наемные ткачи. Не ты. На коврах сцены будут выглядеть иначе.
— Так же красиво? — хмыкнул Никола.
— Лучше.
— Я не вижу, что здесь можно улучшить. А ты?
Алиенора поджала губы. Скромность была ей больше по вкусу, чем бахвальство.
— Что ты знаешь о единорогах, красавица? — Лицо Никола приняло лукавое выражение, которое меня насторожило. — Рассказать?