— Провисает, — сказала она. — Тут и тут.
Она нагнулась вперед и коснулась нитей Мадлен.
— Левую руку потяните сильнее на себя, — приказала я обоим. — Она у вас слабее правой, так что напрягайте ее побольше.
Когда нити выровнялись, Жорж и Жорж-младший опять взялись за рукоятки. Некоторое время спустя нас подтащило вплотную к станку, и все началось с самого начала. Алиенора опять проверила натяжение. На этот раз Никола подвела правая рука, а Люка — левая. Потом нарекание получила Мадлен, потом — опять Никола. Мы с Алиенорой еще раз им объяснили, как правильно держать мотки.
— Тоскливое занятие, — проворчал Никола. — У меня уже руки затекли.
— Будь повнимательнее, и дело пойдет быстрее, — обрубила я.
Жорж и Жорж-младший крутили валик, когда запахло гарью.
— Чечевица!
Мадлен подскочила на месте.
— Стой, где стоишь, — крикнула я. — Алиенора, пойди сними чечевицу с огня.
Лицо Алиеноры потемнело, и на нем отразился страх. Я знала что она боится огня, но ничего не поделаешь — она единственная, у кого были свободные руки.
— Мадлен, ты поставила горшок на краешек, как я просила? — спросила я, как только Алиенора выбежала из мастерской.
Девушка метнула сердитый взгляд на клубки. Пальцы у нее в одних местах побелели, а в других покраснели, натертые нитками.
— Дура.
Никола хмыкнул:
— Совсем как Мари Селест.
Мадлен подняла голову:
— Кто это?
— Девушка, которая работает у Ле Вистов. Такая же недотепа.
Мадлен скорчила Никола рожу. Жорж-младший хмуро посмотрел на обоих.
Вернулась Алиенора.
— Я поставила горшок на пол, — доложила она.
Опять закипела работа: мы держали клубки, оба Жоржа крутили рукоятки. Алиенора проверяла нить. Было уже не до веселья. У меня заныли руки, хотя я бы в жизни этого не признала. Меня беспокоил ужин. Придется сбегать к жене булочника за пирогом. Она торгует ими на дому, ее муж состоит в гильдии булочников. Над ухом у меня пыхтела, вздыхала и злобно сопела Мадлен, а Никола от скуки даже глаза закатил.
— А когда кончится это занудство, что потом?
— Будем изготовлять бердо.
Никола аж побелел.
— Это шнуры, с помощью которых четные нити отделяются от нечетных, чтобы пропустить через них уток, — объяснила я. — Нажимается ножная педаль, и в основе образуется зазор, в который проталкивается нить утка.
— А вытканная часть куда девается?
— Она наматывается на валик, вот тот — напротив тебя.
Никола призадумался.
— Получается, вы ничего не видите.
— Верно. Только маленькую полоску. Целиком ковер можно посмотреть лишь в законченном виде.
— Невероятно. Это почти как рисовать вслепую! — Никола вздрогнул и скосил глаза на Алиенору, которая даже ухом не повела, продолжая ощупывать нити.
— А что вы делаете с картоном? — все допытывался он.
— Он подкладывается под основу, и мы сверяемся по нему, когда ткем. Кроме того, Филипп переводит на основу контуры рисунка.
— А это что? — Никола показал на прялку в углу.
— Господи, ты угомонишься когда-нибудь или нет? — Жорж-младший высказал вслух то, что у всех было на уме.
Обычно у нас в мастерской стоит тишина, у других — значительно шумнее. Когда Жоржу требуются помощники — как будет и на этот раз, — он старается выбирать молчунов. Один раз он привел ткача, который чесал языком от зари и дотемна. Пришлось с ним расстаться. И Никола такого же роду-племени, несет невесть что, в основном пересказывает парижские сплетни — всякую чушь. Он до того замучил меня своими расспросами, что у меня возникло желание огреть его как следует. Слава богу, он рисует в саду, а то Жорж поднял бы крик. Он человек спокойный, но не переносит глупой болтовни.
Никола открыл было рот, чтобы опять что-то спросить, но Алиенора дернула за нить, и он отвел назад левую руку.
— Меньше болтайте, сосредоточьтесь на работе, — сказал Жорж, — иначе мы здесь просидим до ночи.
Несмотря ни на что, мы закончили не так уж поздно. Пора было подумать об ужине.
— Viens,[18] Алиенора, — сказала я. — Поможешь выбрать самый душистый пирог.
Алиеноре нравится ходить к булочнику.
— Позвольте, госпожа, я сбегаю, а вы потом угостите меня кусочком, — предложила Мадлен.
— У тебя сегодня на ужин горелая чечевица. Когда закончишь, принеси мужчинам выпить, а потом иди отскребать горшок.