— Мамочка, — шепнула она, — умоляю, не отправляй меня к нему. Лучше постричься в монахини, чем жить в такой вони.
Запах перебродившей овечьей мочи, в которой вымачивают вайду, чтобы краска была более стойкой, — именно из-за него красильщики из поколения в поколение вынуждены жениться на своих кузинах. В Алиеноре Жак Буйвол углядел свежую кровь, не говоря уже о приданом и возможности породниться с не самым последним lissier.
— Ради чего мне мучиться? Ведь я даже никогда не узнаю, как выглядит краска, которую мне придется делать, — добавила она.
— Ковры ведь ты тоже не видишь, и ничего.
— Да, но они не пахнут так противно. И потом, их можно пощупать. По ворсу я догадываюсь, какие сцены на них изображены.
— У всех мужчин имеются свои недостатки, — вздохнула я, — но разве это не сущие пустяки по сравнению с едой и одеждой, кровом, средствами к существованию и постелью, которыми они нас обеспечивают? Жак Буйвол даст тебе все эти блага, и ты еще Бога будешь благодарить за его щедроты. — Я силилась говорить убедительно, но в душе не верила собственным словам.
— Но почему мне нельзя, как другим женщинам, выбрать мужчину себе по сердцу? От Жака Буйвола все шарахаются, как от чумы. За что мне такое злосчастье?
По телу Алиеноры пробежала дрожь отвращения. Не будет ей счастья с Жаком Буйволом, это ясно как божий день. У меня у самой нутро переворачивалось при одной мысли о том, что Жак Буйвол касается своими синими ручищами моей дочери.
— Это выгодная партия, — сказала я. — И для красильни Жака Буйвола, и для мастерской твоего отца. Жак Буйвол получит постоянный источник заказов, а Жорж сможет покупать синюю шерсть по более сходной цене. Мы с твоим отцом поженились тоже не просто так, а с целью объединить мастерские наших отцов. Моему отцу Бог не дал сына, и он готов был принять Жоржа в семью при условии, что мы обвенчаемся, что не помешало нам жить в ладу.
— Нет тут никакой выгоды, — возразила Алиенора. — Ты и сама это прекрасно знаешь. Вы бы приобрели значительно больше, если бы просватали меня, к примеру, за торговца шерстью или шелком, или другого ткача, или даже художника. Однако вы предпочли человека, у которого такая куча изъянов, что мой недостаток меркнет на этом фоне.
— Это неправда, — соврала я. — Ты наша палочка-выручалочка, и по хозяйству хлопочешь, и в мастерской помогаешь, и сад растишь.
— Я так старалась, — пробормотала Алиенора, — не щадила сил, только бы тебе угодить, но, видимо, все старания напрасны. Ну какому мужчине придет в голову брать слепую, когда полно зрячих? Скольких девушек в Брюсселе поведут под венец охотнее, чем меня! Такая же судьба и у Жака Буйвола. Мы с ним как осадок в винной бочке. Потому-то и предназначены друг другу.
Я промолчала. Она вместо меня изложила доводы, но мало заметно, что они ее убедили. С угрюмым видом она теребила подол. Я придавила ее руки своей, останавливая шевелящиеся пальцы.
— Все это еще вилами по воде писано. — Я отодвинула ее ладони в сторону и принялась расправлять помятое платье. — Я переговорю с отцом. В любом случае без тебя мы не справимся с новым заказом. Жак Буйвол наверняка ушел. Надо поспешить, пока наш пирог не съели.
Булочник уже возвратился домой, и семья в полном сборе сидела за столом. Жена согласилась продать нам пирог, но взяла с меня обещание доставить ей корзинку гороха из сада Алиеноры. Пироги с говядиной закончились, остались с каплуном, которые Жорж не очень жалует.
Мы уже подходили к дому, когда Алиенора вдруг шарахнулась вбок, как норовистая лошадь, и вцепилась мне в руку. В воздухе опять витал запах овечьей мочи. Должно быть, Жак Буйвол случайно наткнулся на нас на Верхней улице по дороге к Жоржу. Не сомневаюсь, что он намеренно выбрал час ужина, рассчитывая, что его пригласят откушать.
— Спрячься у соседей, — прикачала я. — Как только он уйдет, я тебя позову. — Я подвела ее к дверям ткача, который жил за два дома от нас, и она прошмыгнула внутрь.
Жак с Жоржем пили пиво в саду. Если на улице нет холода, мы не пускаем его в комнаты, и, думаю, он уже привык к подобному обращению. Рисунки «Звука» и «Обоняния» по-прежнему красовались на стене, но самого художника и след простыл. Где бы Жак Буйвол ни появлялся, всегда повторялось одно и то же.
— Привет, Жак, — поздоровалась я, вступая в сад и думая: «Только бы меня не стошнило».