Я пришил кайму с одной стороны, когда стоны внезапно прекратились. Я отложил шпалеру — просто сидел и ждал. Наверное, следовало бы помолиться, но я был до того перепуган, что даже этого не мог.
Наконец в дверях появилась Кристина, она осторожно держала какой-то предмет, запеленатый в мягкую ткань. Она улыбалась.
— Алиенора? — еле промямлил я.
При виде моего испуганного лица Кристина рассмеялась:
— Не горюй, твоя жена в полном порядке. Все женщины голосят, это совершенно естественно. Но почему ты не спрашиваешь, кто у тебя? В нашем полку ткачей прибавление.
И она показала младенца. У него было сморщенное красное лицо, на голове ни волосинки.
Я откашлялся и протянул руки к Этьену.
— Вы забываете, кто его отец, — сказал я. — Он будет художником.
Не люблю время перед Великим постом. Зиме, кажется, не видно конца. Холод пронизывает до костей, постоянно коченеют пальцы, хрустят суставы, и надо все время распрямлять плечи, а то вконец замерзнешь. Еда скудная и вдобавок невкусная: мясо только копченое, овощи — засоленные, фрукты — сушеные. Когда еще появятся свежий салат, свежая дичь, слива и клубника.
Работа у меня не шла: от холода коченели пальцы, и я толком не мог держать кисть. И к женщинам не тянуло. Я выжидал. Скорее бы пост, не беда, что придется себя ограничивать. Зато потеплеет и дни начнут удлиняться, хотя с едой по-прежнему будет негусто.
В одно злосчастное утро, когда я дрожал под кучей одеял, сомневаясь, стоит ли вообще вставать, мне передали весточку от Леона-старика. Он назначал встречу в Сен-Жермен-де-Пре. Я уже довольно давно не был в тех краях, все боялся столкнуться с Женевьевой де Нантерр. Что же до ее дочери, то я давно отчаялся и не искал с ней встречи. Приятель, которому я наказал собирать слухи, просачивающиеся из дома на улице Фур (самому мне было туда не сунуться), сообщил, что Клод уехала еще прошлым летом, куда именно — слуги не знают. Беатрис тоже исчезла.
Я потеплее укутался, перебрался через замерзшую Сену по Меняльному мосту и мосту Сен-Мишель и поспешил на юг. Пробежал мимо собора Парижской Богоматери, даже не замедлив шага, — подгонял холод.
В монастыре я первым делом робко заглянул в церковь — думал: а вдруг увижу там Женевьеву де Нантерр на коленях? Но в помещении не было ни души — между мессами ничего не происходило, а сидеть просто так было холодно.
Леона я отыскал в чахлом монастырском саду. В это время года здесь особенно не на что любоваться, кроме подснежников да еще каких-то побегов, пробивающихся сквозь раскисшую землю. Бог знает, как они называются. Алиенора мне много чего рассказала о цветах и травах, но все-таки я не возьмусь по одной зеленой шишке определить, что из нее вырастет.
Зимой Леон-старик ходит с палкой, чтобы не поскользнуться на льду или снегу. Сейчас он ворошил ею кустики лаванды и розмарина.
— Всегда поражался, до чего выносливы эти растения, им даже морозы нипочем.
Он нагнулся и сорвал несколько листьев с разных кустиков, размял их между пальцами и поднес к носу:
— Запах, конечно, не такой сладкий, как весной. Он придет с солнцем и теплом.
— От садовника тоже кое-что зависит.
— Вполне может быть. — Леон-старик выбросил листья и повернулся ко мне. — Прибыли ковры Жана Ле Виста.
Кто бы мог подумать, что новость приведет меня в бурный восторг.
— Значит, Жорж все-таки поспел к Сретению! Ты его видел?
Леон-старик покачал головой:
— Зимой никакая сила не заставит меня пуститься в дорогу, даже сам король. В моем возрасте положено сидеть у камина и греть старые кости, а не трястись ночь напролет по снегу и грязи, а потом гнать обратно в Париж, чтобы доставить ковры в срок. Я хочу умереть в собственной постели, а не на обшарпанном постоялом дворе. Нет, я просто отправил донесение с солдатами, а еще у меня есть знакомый торговец, который отслеживает мои дела в Брюсселе. Кстати, шпалеры одобрила местная гильдия ткачей.
— Так ты видел ковры? Хорошо они получились?
Вместо ответа Леон-старик помахал палкой и двинулся к проходу под аркой.
— Приходи на улицу Фур и гляди сам.