Богданова Людмила
Дама и музыкант
Людмила Богданова
Дама и музыкант
Дама Истар ходила по покою от стола к окну, от окна к камину, и от камина к дверям. Так кружит попавшая в капкан лиса.
Истар то куталась в мех своей котты, то грела над огнем сухие, унизанные перстнями пальцы. Возясь со снадобьями, она испортила кожу, та стала тонкой и ломкой, как обветшалая сунская бумага - не спасали мази и притирания. Дама Истар фыркнула, как кошка, сдувая от губ тяжелую темно-каштановую прядь, и хотела было кликнуть горничную, чтобы исправить разоренную прическу, а заодно выместить на глупой деревенской дуре свое раздражение. У Истар из головы не шел разговор с Мэем, в котором, из-за его нелогичности, она, дама Истар, однако проиграла. Ее раздражали нерациональность поступков и слов, особенно потому, что она не справлялась с этим, не могла расставить точки над "и". И, кроме того, больше, чем еще и что-либо, ее беспокоил Гэльд. Поветрие разлучило их, заперло ее в городе, при госпиталях, а муж стоял за воротами, и только изредка, с крепостной стены, она могла увидеть его и перекинуться словом, а потом было не до того, бывают моменты, когда другие сильные чувства вытесняют самую любовь.
Потом поветрие прошло, врата открыли. Дама Истар кинулась в лагерь. Лагерь снимался, по полю среди сухих бодяков бродил в поисках еды, шарахаясь от конских ног, одичалый пес, летали ошметки мусора, тряпье, терпко пах доцветающий чертополох. Колючие шарики цеплялись за сукно, за волосы, Истар казалось, что она бредет в страшном сне.
Шатер скрутили, на его месте четко выделялся желтеющий сухой квадрат, кострище пахло мертвой золой. Гэльд как-то поспешно, коротко прикоснулся к щеке жены. Губы были обветренные, сухие и, казалось, пахли полынью. Истар сперва подумала, что он торопится к Хели, и старая ревность ржавым обломком ножа повернулась в ране. Дама отвернулась и увидела маленького музыканта в лохмотьях. Придерживая одной рукой динтар, другой он поправлял волосы цвета спелого меда. Обычное чутье - из-за усталости или по другой какой причине изменило Истар, и она не поняла сперва, что видит женщину.
- Тебе грустно, госпожа? - у музыканта был глубокий ласковый голос. Порадовать тебя песней?
Песня посреди разоренного лагеря, когда в кожу навсегда почти въелся запах смерти и дыма... Истар высоко рассмеялась. Она поняла, что этот смех может привести к истерике или слезам. Муж удивленно посмотрел на нее.
- Ты смеешься, музыкант!
- Я не смею...
Над Хатаном заходило солнце. Красным шаром плыло в деревья.
То ли небыль, то ли сказка...
То ли струны зазвенели под ветром. Истар повернулась и пошла к недалекому городу, грызя губы и стараясь не заплакать.
Ветер трогал голый затылок с легкой прядкой темно-каштановых волос.
Резкий запах ударил в ноздри. Истар осторожно покачала кувшинчик на ладони, лизнула терпкую алую жидкость. То, что подмешали в вино, был не яд. Истар хорошо узнала опасный жгучий вкус любовного зелья.
Слуги, когда чуют опасность, делаются на удивление тупыми и немногословными. Лишь когда лицо служанки, исхлестанное кожаными перчатками, приняло форму и благородный оттенок спелой сливы, глупая девчонка сквозь рев сообщила, что у господина командующего были трое гостей и вино принесли из трактира, ибо знают, что у госпожи дамы Истар все вино на счет и она не поощряют обильных возлияний. Вина было семь кувшинов, все с карианскими печатями и свинцовыми кругляшками хатанского акцизного сбора, еще до морны... в интонациях девчонки почудилось: как в добрые давно сгинувшие времена, когда все еще умели смеяться... Истар напоследок дернула дуреху за косу, для острастки, чтобы держала язычок за зубами, посулив, что ежли проболтается, будет клеймена и отправлена ходить за козами на Йонисские подворья. Девчонка, избалованная городской жизнью, бухнулась даме в ноги и клялась в вечном молчании. Истар жестом отослала ее и тут же забыла, ноздри щекотал пряный запах...
Кто же позаботился о вине? И успел ли кто выпить? И кому готовилось? Гости, шумная компания в масках, были слугам незнакомы. Гэльд, чтобы досадить ей, частенько привечал в доме пьяный сброд. Заприметили, что один из гостей был похрупче и помиловиднее, и за спиной у него болталась арфа. Не отсюда ли следует потянуть ниточку, чтобы распутать весь клубок?
Истар допросила остальных слуг, допросила с пристрастием, поодиночке и скопом, и узнала только, что гости с господином бароном все шесть кувшинов вылакали, даже подонков не оставили, а седьмой кувшин держали на утреннюю опохмелку, но не вытерпели да сошли в кабак, утробы бездонные, да простит добрая госпожа...
Добрая госпожа же щурила узкие глаза на огонь, тая ото всех свои мысли, и ей было страшно. Зелье подлили простенькое, такое сварит любая ведьма, и подлили явно после того, как вино распечатали. Только в этот кувшин? Следить, следить за всеми и всем... Истар позвонила в тонкий серебряный колокольчик. Человек в грубой овечьей куртке вплыл в покой, серый и незаметный, как клок тумана. Истар вздохнула с облегчением.
- Морталь! В какой господе чаще обретается... Гэльд?
- В "Пере ворона". Я приставлял соглядатаев, по приказу госпожи баронессы, - он поклонился.
- И вчера... сегодня ночью?
- Госпожа баронесса желает полного отчета?
- Нет. Не было ли с ним человека - низкого, хрупкого, в коричневом тряпье, с арфой? Волосы - цвета меда....
- Вира, 17 лет, музыкант Резненской гильдии, изгнана за дерзость речей и непочтительность.
Истар словно заколыхало: военный лагерь, огненные цветы, волосы цвета меда. "Тебе грустно, госпожа? Порадовать тебя песней?" Ей словно выстрелили в сердце.
Вода пролилась на лицо. Истар встряхнулась, комкая и дергая мех у горла, впиваясь в него ногтями так глубоко, что оцарапала кожу. Протянула соглядатаю левую руку:
- Сними ключик. Отвори шкатулку. Там, на поставце. Верно. Что там есть?.. Возьми все.