– Тебе нужно уходить, – повторила она, когда их губы разъединились.
Она его не отвергала, ни к чему его не принуждала, только просила. Но в ее просьбе промелькнула тревога, которой он не мог пренебречь.
– Когда я смогу тебя увидеть?
– Когда захочешь.
– Мне нужно увидеть тебя, – продолжил Рульфо. – Нам нужно снова увидеться.
– Да.
Было еще темно, но буря утихла. Слегка ополоснув лицо, ощупью, в крошечной и ледяной ванной комнате, Рульфо вернулся в спальню, собрал свои вещи и оделся. Она проводила его по коридору к выходу. Пока они шли по квартире, от их дыхания поднимался пар, и он снова задался вопросом, как эта девушка могла бродить голой в этой морозильной камере. Судя по зеркалам, казалось очевидным, что она принимает клиентов и здесь, но вот он послал бы ко всем чертям того, кто рискнул бы предложить ему жить в подобного рода трущобах.
Кроме столовой, кухни, практически инкрустированной в стену, и этой спальни, в квартире была еще одна комната, но дверь в нее была закрыта. Немного не доходя до нее, девушка развернулась и вновь прильнула к нему губами. И они продолжили путь, целуясь.
Добравшись до входной двери, она отстранилась.
– Сейчас поеду прямиком к тому другу, о котором тебе говорил, – сказал Рульфо. – А потом поговорим.
– Да.
С порога – руки на поясе, полушария грудей вздымаются в такт дыханию – девушка молча смотрела на него.
Рульфо попросил номер ее телефона. Состоялся быстрый обмен номерами на клочке бумаги; записывала она, и она же разделила листок пополам. Когда он уже не мог ее видеть, во дворе, ему показалось, будто в глазах потемнело. Заметил, что накрапывает дождик. С улицы доносился тяжелый запах.
Приехав на улицу Ломонтано и пошарив в карманах пиджака, он обнаружил, что у него с собой только портрет в рамке и листок: фигурка и матерчатый мешочек остались на столе в ее крошечной столовой.
Девушка видела, как он уехал. Одновременно закрыв и дверь, и глаза, она на секунду прислонилась к стене.
Он уехал. Наконец-то.
Она никогда не решилась бы его выгнать. Даже простая просьба уйти, с которой она к нему обратилась, стоила ей неимоверных усилий, потому что она не имела привычки просить никого и ни о чем, за исключением того, что дано ей не будет никогда. Но он ушел. Все складывалось удачно.
Она вернулась в коридор, остановилась перед запертой дверью. И открыла ее.
Явился Рульфо без предупреждения. Его не очень волновало, дома ли Сéсар, захочет ли или (что вполне возможно) не захочет его принять. Договариваться о встречах по телефону он ненавидел. Поднялся наверх в шумном старинном лифте с решеткой, вышел на последнем этаже и позвонил в звонок у единственной на этой площадке двери, возле которой на табличке каллиграфическими, с завитушками, буквами были выведены имена Сесара Сауседы Герина и Сусаны Бласко Фернандес.
Пока ждал перед дверью, он успел взвесить шансы в пользу того, что откроет ему Сусана. Представил себе, через столько-то лет, возможные выражения ее лица и не отбросил ни один из ее вероятных взглядов – проникнутый ненавистью, печалью, ностальгией. А потом решил, что откроет ему, скорей всего, прислуга.
Но открыл ему он, дьявол собственной персоной, в своем красном халате, из-под которого выглядывал черный блейзер, и своих гротескных очочках синего стекла, сидящих на носу.
Сесар смотрел на него, не произнося ни слова.
Плохо готовый к последнему из всех теоретически возможных вариантов, Рульфо поддался внезапному душевному порыву:
– Привет, Сесар. Захотелось тебя увидеть.
Сесар Сауседа был не кем иным, как дьяволом.
Мелким, но достаточно злокозненным, чтобы его занятия по такому скучному предмету, как литература, никогда не проходили незамеченными. Рульфо познакомился с ним еще в те времена, когда тот был ловцом душ человеческих. Заключаемый с дьяволом договор назывался докторской диссертацией, и Сауседа добавлял к нему статьи, имевшие отношение в первую очередь к самым юным студенткам. По правде сказать, он был человеком, не мучимым угрызениями совести, но что в нем привлекало Рульфо, так это невероятный контраст между неистощимой фантазией и жестокой рациональностью. «Я – поэт, влюбленный в действие» – такими словами обычно характеризовал себя его бывший научный руководитель. А вот своего ученика он определял через инверсию: «А ты – человек действия, влюбленный в поэзию». В принципе, в таком сочетании не было ничего плохого: порыв молодого студента привел к тому, что они познакомились, а ровная холодность профессора способствовала тому, что их дружба протекала без превратностей. Парадоксально, но обе эти характеристики сыграли свою роль в том, чтобы яма, вырытая между ними Сусаной, стала еще глубже.